Как нарисовать писю

Прораб НЕ ДЕЛАЕТ свою работу которую он обязан делать. И когда вы чертите исполнительную, то ответственность за ЕГО работу вы берёте НА СЕБЯ. Все это красиво, но нифига не соблюдается на стройке. Для этого надо четко прописывать в техкарте или регламенте работ - кто , что и когда выполняет. Но проблема - руководители работ ( нач-участков, гл-инженеры) как правило пожили "писю" на это. Им проще напрячь геодезиста - он в отличие от прорабов умеет читать чертежи и знает Автокад - может "нарисовать" исполнительную схему.Поэтому вывод - надо менять всю систему на стройке. Но это нереально.... Кто больше "воняет" тот опалубку не измеряет (с) Лицо кирпичом, бумагу в руку. Ну а дальше руководство уже даст понять - получаете вы зарплату и за что именно. Что решаете проблемы "бизнеса" или создаете их. Регламенты и прочая штука это конечно хорошо. ППГР тоже хорошо. Но если при устройстве на работу от вас четко ждут определенный набор функций, а вы не хотите их делать - то могут попросить написать "по собственному". Если просят ИС, значит она нужна. Есть возможность исключить этот этап из вашей работы, найдите способ. Если этот этап является каким то решающим условием (устным или письменным) для благополучного финансового процветания вашей организации, и обеспечивающий стабильную, качественную, своевременную работу вашего отдела, и вашей организации в целом, то тут нужно искать компромисс. По поводу залипух. Когда нибудь, а это обязательно случиться, после распалубки вам принесут съёмку бетона, которая не соответствует тому, что изображено на схеме опалубки. Возможно там будут стоять подписи геодезиста заказчика и ваша, а в электронном документообороте между вашими организациями будет стоять комментарий от нескольких начальников отделов вашей организации и заказчика, что "сверхнормативные отклонения отсутствуют, разрешаю производство работ" --- Сообщения объединены, 24 май 2024, Оригинальное время сообщения: 24 май 2024 --- Думаю наберётся несколько СП с популярными, среди геодезистов, объектов строительства, чьи правила монтажа четко не указывают на оформление отклонений от проекта в виде исполнительной геодезической схемы, но при этом наш брат, при взгляде на проект, сразу в уме посчитает, какой объём ИС ему готовить в будущем. --- Сообщения объединены, 24 май 2024 --- А вы не с Екб случайно?) а то был

Линия» подразумевает, что цвет линии — красный. Нарисовать красную линию зеленым цветом не то, чтобы невозможно, но очень близко к невозможному…— Петров, ну что значит «невозможно»? — спрашивает Сидоряхин.— Я просто обрисовываю ситуацию. Возможно, есть люди, страдающие дальтонизмом, для которых действительно не будет иметь значения цвет линии, но я не уверен, что целевая аудитория вашего проекта состоит исключительно из таких людей.— То есть, в принципе, это возможно, мы правильно вас понимаем, Петров? — спрашивает Морковьева.Петров осознает, что переборщил с образностью.— Скажем проще, — говорит он. — Линию, как таковую, можно нарисовать совершенно любым цветом. Но чтобы получилась красная линия, следует использовать только красный цвет.— Петров, вы нас не путайте, пожалуйста. Только что вы говорили, что это возможно. Петров молча проклинает свою болтливость.— Нет, вы неправильно меня поняли. Я хотел лишь сказать, что в некоторых, крайне редких ситуациях, цвет линии не будет иметь значения, но даже и тогда — линия все равно не будет красной. Понимаете, она красной не будет! Она будет зеленой. А вам нужна красная.Наступает непродолжительное молчание, в котором отчетливо слышится тихое напряженное гудение синапсов.— А что если, — осененный идеей, произносит Недозайцев, — нарисовать их синим цветом?— Все равно не получится, — качает головой Петров. — Если нарисовать синим — получатся синие линии.Опять молчание. На этот раз его прерывает сам Петров.— И я еще не понял… Что вы имели в виду, когда говорили о линиях прозрачного цвета?Морковьева смотрит на него снисходительно, как добрая учительница на отстающего ученика.— Ну, как вам объяснить?.. Петров, вы разве не знаете, что такое

Заместитель командира восемьдесят пятого мотострелкового полка по политической части подполковник Поляков отнёсся к предложению жены о создании небольшого балетного спектакля на сцене гарнизонного Дома офицеров с пониманием. — Идея хорошая. Эстетическое воспитание советских воинов не противоречит политическим задачам партии и правительства, — сказал он привычным шаблоном, то ли забыв, что сидит за кухонным столом, а не в президиуме собрания, то ли с преднамеренным сарказмом. Но бросил взгляд на стоящую рядом жену, спохватился и поднял руки: — Шучу, шучу. Не лезь в бутылку. Идея, действительно, замечательная. Ты — талантливый хореограф и, я уверен, сделаешь, всё в лучшем виде. — Прежде всего, я — балерина! А хореограф — поневоле, — сказала Бестужева. — Конечно, конечно, — торопливо согласился Поляков и отложил ложку. — Так в чём тебе я должен помочь? — Надо сделать оформление сценического пространства. Установить декорацию, нарисовать задник, кулисы. По возможности, занавес. — Только-то всего? Нина Георгиевна уловила в голосе мужа плохо скрытую иронию. — Это максимум, — сказала она. — Для первого раза, хотя бы, нарисовать задник. — Из чего он делается? — Из натуральной или синтетической ткани: сатин, бязь, ранфорс. — Маскировочная сетка годиться? — Шутишь? На заднике должно быть изображено озеро и лунная ночь. Что бы такое нарисовать, надо иметь светлую материю. — На всю сцену? Ого! Это, примерно, квадратов шестьдесят... Тридцать пять или даже сорок простыней. — Простыни? — Они же белые и прочные. Если новые. Можно будет списать, как бывшие в употреблении. Это решим. Что ещё? — Марля, крахмал для юбочек. — Мелочь! Краски, какие?

Я вновь приветствую вас, дорогие читатели. Я очень надеюсь, что вам полюбился наш добрый и развратный Педагог Воронов. Но эта книга не совсем о нём, она будет весьма необычна - не такая, как предыдущие. Я решил рассказать в ней о том, как Маша шла к их близости, как долго не решалась, делилась своими переживаниями с Ирой. Ну и конечно же, как две девочки познали тайну Великой Женской Любви. А следом и Мужской. Итак:

Началось всё это давно, Маша даже сама толком не помнила, когда она открыла для себя мастурбацию. Это было ещё даже до школы. Девочка прикасалась к своей писе мягкими игрушками или пальчиками, находила самые приятные точки, и тихонько наслаждалась. Она любила делать это ночью или когда никого не было дома. Маму она побаивалась - она была строгой и суровой женщиной. Папа тоже был серьёзен, хоть и немного помягче. Его почти никогда не было дома. Только дедушка был очень добрым и ласковым, но он жил отдельно.

Конечно, Машенька тянулась к нему, и когда настало время идти в школу, то родители "сплавили" её дедушке. Бабушку она видела всего пару раз - она бросила мужа, и стала жить одна. Характер её оставлял желать лучшего - мать Маши пошла в неё. Но и среди бочки дёгтя иногда попадается столовая ложка мёда - этим мёдом и был дедушка Владимир Анатольевич - заслуженный Педагог и добрейший человек. Он всегда был весел, невзирая на невзгоды. У него было много дел в институте, в котором он преподавал, но и на Машу он находил время - терпеливо учил её грамоте, подбадривал, если что-нибудь шло не так. Ещё они часто гуляли, дед пил пиво, а Маша кока-колу. Прозвала она его Вороном - за фамилию и даже некоторое сходство.

Как-то раз Машенька увидела по телевизору постельную сцену, и Ворон как смог, объяснил внучке, что там такое делают дядя с тётей. Маша очень заинтересовалась, и с тех пор часто задавала ему вопросы, касающиеся любви и секса. От него она узнала и о том, что бывают отношения между двумя дядями или двумя тётями.

- Но это редко! - пояснил он.

Конечно, чем больше Маша взрослела, тем более ей была интересна эта тема. Да и гормоны начали делать своё дело - пися начинала увлажняться от мыслей, что и она может сблизиться с каким-нибудь мальчиком или даже: с Вороном!

Конечно, добрый дедушка не мог не понравиться этой, начинающей созревать, девочке. Ещё у неё была подружка Ира, с которой они ходили в один класс. Понятное дело, что и с ней они часто говорили на сексуальные темы. У Иры даже были два знакомых мальчика-соседа, которые ей показывали свои юные писюны. Один был постарше - Вася, и ровесник Иры - Артём. Маша пока что видела только на пляже у мальчиков висячие писюны, а один раз и у переодевающегося дяди. Но вот стоячего пока что не посчастливилось увидеть.

Как-то раз подружки пришли из школы, и немного перекусив, легли отдохнуть на кровать Маши. Ворона дома не было, поэтому они могли расслабиться и говорить на любые темы. Внезапно Маша спросила:

- А ты массируешь свою писю: иногда?

Ира посмотрела чуть стеснённо, заулыбалась:

- Ну, бывает:

Маша сладко потянулась:

- Что-то так захотелось: давай вместе?

Ира не очень стеснялась - бывало, что они переодевались или ходили вместе в туалет, но тут немного другое:

- Ой, как-то непривычно: - спрятала глаза Ира.

- Да ладно, никто не узнает! - решительно сказала Маша, задирая юбку и спуская трусики чуть вниз.

Последовав примеру, и Ира обнажила свою писю, и стала проводить по ней пальчиком:

- Мы с тобой как лесбиянки. - хихикнула она.

Маша ничего не ответила - она вовсю теребила клитор, закрыв глаза. От мысли, что рядом подружка, и что они сегодня мастурбируют вместе, она очень возбудилась. Иногда она приоткрывала глаза, и смотрела на писю Иры, и новая волна возбуждения пронзала её. Пися была вся мокрая, Маша тёрла её изо всех сил, а свободной рукой трогала свои растущие соски сквозь блузку. Ира смотрела на неё и тоже мастурбировала с большим удовольствием. Одно дело, когда она делала это одна, когда никого не было рядом, а вид мастурбирующий подружки рядом добавлял ей острых ощущений.

Ещё немного, и Маша сладостно кончила, хватая воздух ртом, как будто задыхаясь. Постепенно она успокоилась, и лежала тихо, будто потеряв сознание. Писю она не прятала, давая возможность Ире смотреть на неё. И Ира тоже кончила, но потише. Они так и лежали с голыми писями некоторое время, а потом Маша укрыла их обеих одеялом, и удовлетворённые девочки уснули. Проснулись уже тогда, когда Ворон пришёл домой из института.

- Ой, дедушка пришёл! - спохватилась Маша.

Девочки вскочили и вышли в коридор.

- Здрасьте: - сказала Ира.

- Мы тут с Ирой зашли. - сказала Маша.

- Здравствуй, Ирочка! - улыбнулся Ворон. - Вы уже уходите, что ли? А чайку попить? Я тут конфетки вкусные купил!

И девочки ещё немного посидели с ним. Ире Ворон сразу понравился - он весь светился добротой. Обычно она побаивалась незнакомых людей, а он сразу расположил к себе. Маша немного провела её, и на прощание поцеловала в щёчку. И не лишь бы как, а губами. Ира шла домой очень задумчивая, "переваривая" то, что произошло. Уроки выучила кое-как, "на автомате". А перед сном ещё хорошенько помастурбировала, вспоминая подружку и её писю. Вроде бы, раньше она не думала о девочках, а только о мальчиках, а тут нечто новое и классное вошло в её жизнь:

На следующий день в школе ничего особенного не происходило. Но Маша, хоть и не говорила ничего о вчерашнем, всё же улыбалась иногда своей подружке, а в обед на перемене угостила Иру пирожным и соком, благо дедушка всегда ей давал немного денег на столовую.

- А мы в субботу в зоопарк идём с дедом! - сказала Маша. - Хочешь с нами?

- Давай. - согласилась Ира. - У меня родители как раз уезжают в гости на выходные, делать нечего.

- Вот и отлично! - улыбнулась Маша. - Погуляем, поедим мороженого и сладкой ваты. Дедушка у меня очень добрый, почти всё мне покупает.

- Классно тебе: - немного печально сказала Ира. - А у меня одна бабушка в селе, и всё время на огороде торчит, а другие бабушка с дедушкой вообще далеко живут, в России.

- Моего дедушки нам обеим хватит! - махнула рукой Маша. - Вот увидишь, с ним клёво!

Конечно, Ире тоже понравился этот добрый дедушка. Да и Маша тоже очень хорошо к ней относилась, была её лучшей подругой. Поэтому она ждала субботы с нетерпением. Не столько диковинные звери манили её, сколько провождение времени с ними. И уж тем более после их первой "близости". Хотя сначала было как-то непривычно, но это быстро прошло. Теперь каждую ночь Ира вспоминала тот случай и массировала свою юную писечку...

И вот настала суббота. Ира зашла к Маше и Ворону домой. Маша открыла дверь, и в коридоре поцеловала подружку в щёку.

- Мы уже выходим. - сообщила она. - Деда, ты идёшь или нет?

- Иду, Машенька! - раздался голос Ворона.

Вскоре он появился, держа в руках пачку "Примы" без фильтра.

- Привет, Ирочка! - улыбнулся он. - Готова?

- Ага. - кивнула Ира.

- Вот и отличненько. - сказал Ворон, и стал обуваться.

Конечно, он не поскупился на угощения для девочек, а сам попил пивка. Перед тем, как уйти из зоопарка, Маша спросила:

- Ир, у тебя родители уехали, и тебе спешить не надо?

- Да нет, куда мне спешить... - ответила подруга.

- Классно, так ты можешь остаться у нас! Порисуем, пообщаемся, деда что-нибудь приготовит. - предложила ей Маша.

Ира замялась:

- Да? . . А можно?

Ворон радостно поддержал внучку:

- Конечно, оставайся! Вместе веселее! - он подмигнул Ире.

Дома Ворон накормил девочек уже более существенной пищей, и пошёл смотреть какую-то передачу по телевизору, а девочки пошли в комнату Маши.

- Классная у тебя комната. - сказала Ира.

- Да, комната что надо! - согласилась та. - Давай рисовать! Сможешь нарисовать слона?

- Слона? . . Не знаю, не пробовала. Кота рисовала, зайца, ежа...

- Бери и рисуй.

Маша дала ей бумагу и карандаш, и сама села рисовать. Слоны у обеих были не совсем "профессиональные", но более-менее похожи на слонов. Потом девочки пили чай с конфетами (опять же у Маши в комнате) .

- А мы тут спать будем? - спросила Ира, глядя на кровать Маши.

- Ну да. У меня кровать, вроде, не маленькая. - ответила Маша.

- Давай договоримся, - сказал Ромул ласково, - ты пойдёшь на террасу, попробуешь нарисовать меня нагого... Потом я освобожусь, и мы вместе посмотрим, что у тебя получилось.

Не ответив, одевшись, она в обиде пошла на террасу рисовать, и тут донёсся звонок из прихожей, Ромул направился туда. Она услышала женский голос и с террасы, из-за горшка с разросшимся цветком, посмотрела в студию. С Ромулом туда вошла женщина в платье, немолодая, сказала:

- Показывай твоё новое.

Он стал ей показывать рисунки, с террасы не рассмотреть - какие. Гостья произносила: "недурно" , "твой узнаваемый стиль" , "это обязательно купят". Она заговорила о своих картинах, и стало понятно, что это тоже художница. Потом разговор пошёл о других художниках, о том, у кого картины хорошо покупают, а у кого - нет.

Еве стало скучно, она устроилась в уголке террасы, рисовать не хотелось - скорее бы гостья убралась! Ну вот наконец-то перестали доноситься голоса из студии. Ева заглянула туда - никого. Но вроде бы тихо говорят в другой комнате, куда можно пройти и из студии, и с террасы через коридор. Она, мягко ступая, вошла в коридор, там полутемно, дверь в комнату открыта, висит занавеска до полу. Сквозь неё комната отлично видна, но Ева знает: оттуда её не видать, стоящую за занавеской в полутьме коридора.

* * *

Посреди комнаты на широкой кровати лежал на спине голый Ромул, ногами к Еве; свисающий между ляжек член, похожий на сардельку, головкой касался простыни. Сбоку от кровати перед зеркалом стояла художница - тоже голая. Её полное тело казалось неестественно белым. У женщины - большие опавшие груди, брюшко. Оглядывая себя в зеркало, пальцами нанося на лицо крем, постукивая по лицу подушечками пальцев, она повернулась к Еве попой: ягодицы, крупные, пышные, были рыхловаты.

Женщина взяла со столика перед зеркалом другую баночку, крем из неё накладывала на правую ягодицу, втирала, затем и другую принялась натирать кремом. Повернувшись попой к Ромулу, выставив её, она мяла её, звонко пошлёпывала ладонями.

Потом голая встала к лежавшему на кровати Ромулу лицом, раздвинула, чуть присев, ляжки, стала накладывать крем меж них и потирать там. Затем на миг сцепила пальцы рук, издала смешок и, встав коленом на кровать, склонилась к Ромулу, легла грудями на его грудь. Он довольно произнёс:

- Какая ты ароматная!

- Любишь тело после притираний? любишь? - сказала женщина, пальцами левой руки сжала его правый сосок, ртом приникла к левому.

У Ромула двинулись ступни, вытянутая правая нога согнулась, снова вытянулась, Ева увидела - член удлинился, приподнялся, выставив головку. Рука Ромула легла на спину женщины, поглаживала-поглаживала, а женщина не отрывала рта от его соска, пальцами пощипывала другой сосок. Рука Ромула захватила кожу на спине голой художницы в горсть, Ромул, привстав, опрокинул женщину навзничь, прильнул ртом к её правой груди, присосался к соску, мял пальцами другую грудь. Голая застонала. Ева думала раньше, что стонут от боли, но в этих стонах было совсем другое... "Ей сладко..." - ревниво подумала Ева.

А Ромул поглаживал ладонью мягкий белый живот художницы, та раскинула ноги, и стала хорошо видна её пися с выступающими наружными губами, волос по сторонам не было, но над писей темнел мысок. Рука Ромула легла на него, накрыла и писю, принялась сжимать её, потирать и снова сжимать. Стоны стали более страстными. Ромул быстро встал на колено, другую ногу перекинул через тело женщины, теперь он упирался коленями в постель по сторонам от её попы, его ягодицы, приподнявшись, раздвинулись, меж ними темнело пятнышко заднего прохода. Ева увидела, как рука женщины отогнула книзу, словно рычаг, торчащий член, пальцы сжимали его, они направили его в писю, погрузили в неё головку. Зад Ромула двинулся вниз - член вошёл в писю до яиц.

- Да! Да-а! . . - выдохнула художница.

Ромул приподнял зад - член вышел из писи почти полностью и тут же снова скользнул внутрь, низы двух туловищ плотно сомкнулись, от толчка попа женщины мягко расплющилась, промялась постель. Зад Ромула опять резко подскочил и тут же подался вниз - член на миг показался и исчез. Движения повторялись, повторялись, послышалось: хлюп-хлюп-хлюп... пися жадно, быстро раз за разом заглатывала скользкую палку. Подскакивая, ягодицы Ромула напрягались, было видно, как их выпуклые мускулы двигаются под кожей.

Попа художницы расплющивалась и тоже напрягалась, словно стараясь оторваться от постели, но это ей не удавалось. Когда член после толчка выходил из писи, Ева видела - из неё вытекает влага на пухлую мякоть ягодиц и в желобок меж них. Женщина раздвигала ноги шире, немного сгибала их в коленях, руки вцеплялись в лопатки Ромула, раздавалось её:

- Да! да! да-а! . .

Его зад вскидывался и опускался, вскидывался и опускался, член быстро ходил из писи и в неё: хлюп-хлюп-хлюп... минуты шли, шли, шли... На Еву нахлынул душистый пряный запах крема, её ноздри дрожали, глаза впивались в то, что делалось перед ней, она мысленно повторяла: "Наслаждение! Наслаждение!" Запустила руку себе под юбку, потирала писю сначала через трусики, потом пальцы сами забрались под трусики и потирали, потирали... Застонал Ромул. После толчка его зад не подскочил, но мышцы ягодиц дёрнулись, раздался голос женщины:

- А-ааа...

Она упёрлась ступнями в постель, словно желая приподнять Ромула низом туловища, его зад подпрыгнул опять, опять - попа её дрогнула, затем расплющилась больше, чем раньше.

Ромул лежал на голой художнице неподвижно, член был в писе, голые тела были как одно целое. Ева, потрясённая всем увиденным, следила, не шевелясь. Женщина произнесла:

- Хорош-ш-шо... божественно хорош-ш-шо...

Ромул отвалился на постель, член свисал меж ляжек, весь в жидкости. Художница встала, медленно, сладко потянулась, закинув руки за голову, пошла в другую комнату, где была душевая. Встал и Ромул, направился за ней. Ева ушла на террасу, сидела среди горшков с цветами, не вытирала льющихся слёз.

* * *

Через некоторое время её позвал из студии Ромул. Он стоял одетый - такой, каким она привыкла его видеть.

- Ну вот я и освободился. Мы одни. Нарисовала?

Она бросилась к нему, стала бить его по животу ладошками, кулаками.

- Ты подонок! Подонок! - кричала слово, которым, она не раз слышала, обменивались взрослые, оно казалось ей очень обидным.

- Ой-ой, какие мы яростные! - сказал он смеясь.

- Я видела! я всё видела!

Он внимательно, с интересом смотрел на неё.

- Ах так! Ну пойми - почему я должен был отказаться от удовольствия?

- Ты мой, мой друг! - Ева вне себя глядела на него снизу. - Ты говорил, что у тебя стоит на меня! А сам был с ней...

- Зато красивая девочка стала ещё красивее, - произнёс он весело, - я тобой любуюсь.

От его слов её тронула радость. Она вдруг стала решительно сбрасывать юбку, блузку, трусики.

- Я хочу, чтобы у тебя опять встал на меня! Но мы не будем в той комнате, там всё пахнет той... - она заикнулась от ревности, не договорила. - Мы будем здесь! - Ева показала на стоящую в студии кушетку.

Он улыбался.

- Я - твой друг, и если ты очень хочешь...

Она хотела - о, как она хотела! - чтобы он был её Ромулом! её - а не той художницы. Ева вскинула руки, расстегнула одну пуговицу на его рубашке, вторую. Он запустил пальцы в её волосы, ласкающе взъерошил - она расстегнула третью. Он справился с оставшимися, скинул рубашку, нагая Ева обняла его, прижалась губами к его груди. У него задержалось дыхание - он осязал влажность губ прелестной упрямицы. Она запустила пальцы под пояс брюк, оттягивая их от живота, попыталась расстегнуть пуговицу - мешало нетерпение. Он помог ей, снял брюки, и она тут же обеими руками потянула с него вниз трусы. Застыла, глядя на член, - он был словно самостоятельное существо, которое приходило в движение, делаясь больше, приподнимаясь.

- Давай договоримся, - сказал Ромул ласково, - ты пойдёшь на террасу, попробуешь нарисовать меня нагого... Потом я освобожусь, и мы вместе посмотрим, что у тебя получилось.

Не ответив, одевшись, она в обиде пошла на террасу рисовать, и тут донёсся звонок из прихожей, Ромул направился туда. Она услышала женский голос и с террасы, из-за горшка с разросшимся цветком, посмотрела в студию. С Ромулом туда вошла женщина в платье, немолодая, сказала:

- Показывай твоё новое.

Он стал ей показывать рисунки, с террасы не рассмотреть - какие. Гостья произносила: "недурно" , "твой узнаваемый стиль" , "это обязательно купят". Она заговорила о своих картинах, и стало понятно, что это тоже художница. Потом разговор пошёл о других художниках, о том, у кого картины хорошо покупают, а у кого - нет.

Еве стало скучно, она устроилась в уголке террасы, рисовать не хотелось - скорее бы гостья убралась! Ну вот наконец-то перестали доноситься голоса из студии. Ева заглянула туда - никого. Но вроде бы тихо говорят в другой комнате, куда можно пройти и из студии, и с террасы через коридор. Она, мягко ступая, вошла в коридор, там полутемно, дверь в комнату открыта, висит занавеска до полу. Сквозь неё комната отлично видна, но Ева знает: оттуда её не видать, стоящую за занавеской в полутьме коридора.

* * *

Посреди комнаты на широкой кровати лежал на спине голый Ромул, ногами к Еве; свисающий между ляжек член, похожий на сардельку, головкой касался простыни. Сбоку от кровати перед зеркалом стояла художница - тоже голая. Её полное тело казалось неестественно белым. У женщины - большие опавшие груди, брюшко. Оглядывая себя в зеркало, пальцами нанося на лицо крем, постукивая по лицу подушечками пальцев, она повернулась к Еве попой: ягодицы, крупные, пышные, были рыхловаты.

Женщина взяла со столика перед зеркалом другую баночку, крем из неё накладывала на правую ягодицу, втирала, затем и другую принялась натирать кремом. Повернувшись попой к Ромулу, выставив её, она мяла её, звонко пошлёпывала ладонями.

Потом голая встала к лежавшему на кровати Ромулу лицом, раздвинула, чуть присев, ляжки, стала накладывать крем меж них и потирать там. Затем на миг сцепила пальцы рук, издала смешок и, встав коленом на кровать, склонилась к Ромулу, легла грудями на его грудь. Он довольно произнёс:

- Какая ты ароматная!

- Любишь тело после притираний? любишь? - сказала женщина, пальцами левой руки сжала его правый сосок, ртом приникла к левому.

У Ромула двинулись ступни, вытянутая правая нога согнулась, снова вытянулась, Ева увидела - член удлинился, приподнялся, выставив головку. Рука Ромула легла на спину женщины, поглаживала-поглаживала, а женщина не отрывала рта от его соска, пальцами пощипывала другой сосок. Рука Ромула захватила кожу на спине голой художницы в горсть, Ромул, привстав, опрокинул женщину навзничь, прильнул ртом к её правой груди, присосался к соску, мял пальцами другую грудь. Голая застонала. Ева думала раньше, что стонут от боли, но в этих стонах было совсем другое... "Ей сладко..." - ревниво подумала Ева.

А Ромул поглаживал ладонью мягкий белый живот художницы, та раскинула ноги, и стала хорошо видна её пися с выступающими наружными губами, волос по сторонам не было, но над писей темнел мысок. Рука Ромула легла на него, накрыла и писю, принялась сжимать её, потирать и снова сжимать. Стоны стали более страстными. Ромул быстро встал на колено, другую ногу перекинул через тело женщины, теперь он упирался коленями в постель по сторонам от её попы, его ягодицы, приподнявшись, раздвинулись, меж ними темнело пятнышко заднего прохода. Ева увидела, как рука женщины отогнула книзу, словно рычаг, торчащий член, пальцы сжимали его, они направили его в писю, погрузили в неё головку. Зад Ромула двинулся вниз - член вошёл в писю до яиц.

- Да! Да-а! . . - выдохнула художница.

Ромул приподнял зад - член вышел из писи почти полностью и тут же снова скользнул внутрь, низы двух туловищ плотно сомкнулись, от толчка попа женщины мягко расплющилась, промялась постель. Зад Ромула опять резко подскочил и тут же подался вниз - член на миг показался и исчез. Движения повторялись, повторялись, послышалось: хлюп-хлюп-хлюп... пися жадно, быстро раз за разом заглатывала скользкую палку. Подскакивая, ягодицы Ромула напрягались, было видно, как их выпуклые мускулы двигаются под кожей.

Попа художницы расплющивалась и тоже напрягалась, словно стараясь оторваться от постели, но это ей не удавалось. Когда член после толчка выходил из писи, Ева видела - из неё вытекает влага на пухлую мякоть ягодиц и в желобок меж них. Женщина раздвигала ноги шире, немного сгибала их в коленях, руки вцеплялись в лопатки Ромула, раздавалось её:

- Да! да! да-а! . .

Его зад вскидывался и опускался, вскидывался и опускался, член быстро ходил из писи и в неё: хлюп-хлюп-хлюп... минуты шли, шли, шли... На Еву нахлынул душистый пряный запах крема, её ноздри дрожали, глаза впивались в то, что делалось перед ней, она мысленно повторяла: "Наслаждение! Наслаждение!" Запустила руку себе под юбку, потирала писю сначала через трусики, потом пальцы сами забрались под трусики и потирали, потирали... Застонал Ромул. После толчка его зад не подскочил, но мышцы ягодиц дёрнулись, раздался голос женщины:

- А-ааа...

Она упёрлась ступнями в постель, словно желая приподнять Ромула низом туловища, его зад подпрыгнул опять, опять - попа её дрогнула, затем расплющилась больше, чем раньше.

Ромул лежал на голой художнице неподвижно, член был в писе, голые тела были как одно целое. Ева, потрясённая всем увиденным, следила, не шевелясь. Женщина произнесла:

- Хорош-ш-шо... божественно хорош-ш-шо...

Ромул отвалился на постель, член свисал меж ляжек, весь в жидкости. Художница встала, медленно, сладко потянулась, закинув руки за голову, пошла в другую комнату, где была душевая. Встал и Ромул, направился за ней. Ева ушла на террасу, сидела среди горшков с цветами, не вытирала льющихся слёз.

* * *

Через некоторое время её позвал из студии Ромул. Он стоял одетый - такой, каким она привыкла его видеть.

- Ну вот я и освободился. Мы одни. Нарисовала?

Она бросилась к нему, стала бить его по животу ладошками, кулаками.

- Ты подонок! Подонок! - кричала слово, которым, она не раз слышала, обменивались взрослые, оно казалось ей очень обидным.

- Ой-ой, какие мы яростные! - сказал он смеясь.

- Я видела! я всё видела!

Он внимательно, с интересом смотрел на неё.

- Ах так! Ну пойми - почему я должен был отказаться от удовольствия?

- Ты мой, мой друг! - Ева вне себя глядела на него снизу. - Ты говорил, что у тебя стоит на меня! А сам был с ней...

- Зато красивая девочка стала ещё красивее, - произнёс он весело, - я тобой любуюсь.

От его слов её тронула радость. Она вдруг стала решительно сбрасывать юбку, блузку, трусики.

- Я хочу, чтобы у тебя опять встал на меня! Но мы не будем в той комнате, там всё пахнет той... - она заикнулась от ревности, не договорила. - Мы будем здесь! - Ева показала на стоящую в студии кушетку.

Он улыбался.

- Я - твой друг, и если ты очень хочешь...

Она хотела - о, как она хотела! - чтобы он был её Ромулом! её - а не той художницы. Ева вскинула руки, расстегнула одну пуговицу на его рубашке, вторую. Он запустил пальцы в её волосы, ласкающе взъерошил - она расстегнула третью. Он справился с оставшимися, скинул рубашку, нагая Ева обняла его, прижалась губами к его груди. У него задержалось дыхание - он осязал влажность губ прелестной упрямицы. Она запустила пальцы под пояс брюк, оттягивая их от живота, попыталась расстегнуть пуговицу - мешало нетерпение. Он помог ей, снял брюки, и она тут же обеими руками потянула с него вниз трусы. Застыла, глядя на член, - он был словно самостоятельное существо, которое приходило в движение, делаясь больше, приподнимаясь.