Знакомства в иловайске

Равновесие велосипеда. В нижней части пути дорога пересекает балку. Здесь протекает ручей, благодаря которому грунт дороги превращен военной техникой в грязевое месиво. Попытка преодолеть заболоченный ручей выше по течению, не замочив ноги, прошла неудачно. Выбравшись из балки по глинистому склону с засохшими ухабами грязи, и пройдя по ним еще с полкилометра, я почти дошел к нужному мне месту – отвалу шахты «Центральной». В ста метрах от отвала увидел САУ «Гвоздика», а возле неё небольшое сооружение из зеленых деревянных ящиков, в каких хранят и перевозят снаряды. Внутри потрескивали в костре дрова, а сверху, через небольшое отверстие в плоской крыше, выходил дымок. Вокруг, вмешанные в грязь, гильзы снарядов. - Есть здесь кто? – громко спросил я. Из-за брезентовой занавески входа вышел молодой солдат: глаза припухшие, лицо от копоти костра, ветра, солнца, а может и от ночного холода, как у цыгана, почернело. На груди форменной куртки комсомольский значок. - Заходите, - пригласил он меня в эту воинскую полевую «келью». В ней две лавки. Солдат подкинул в костер немного дров от разбитых ящиков. В этом незамысловатом сооружении сидел еще один солдат – водитель САУ, который после знакомства почти сразу покинул нас. Возможно, он решил проверить, не подложил ли я к его машине какую-нибудь «гадость». - Какой у тебя позывной? – спросил я молодого солдата, который назвался при знакомстве Владимиром. - Сумской. Сейчас мой дом в Снежном, раньше я жил с матерью в Сумской области, в поселке. Жили бедновато. Отчим сагитировал нас переехать в Снежное. - Да и у нас, в Донбассе, люди живут не богато. В Чапаевке, что в ложбине перед Н. Павловкой укроповская танковая колонна проходила в августе к Боково-Платово. А по этому небольшому селу, где есть и небольшие шахтерские дачи, пустили отряд карателей правосеков. Один из них нашел среди дачников своего земляка, и сказал ему: «А я думал, что на Донбассе люди живут богато. У нас на Житомирщине дачи лучше» - Сколько тебе лет? – спросил я Владимира. - Я 1990 года рождения. - Давно воюешь? - Почти с самого начала, с июня прошлого года. Воевал под Саур-Могилой, в Иловайске, под Дебальцево в Чернухино. Зачищал и вашу Н. Павловку в августе. Кстати, возле крайней многоэтожки в поселке мы обнаружили захоронение. Укропы своих не забрали, а прикопали. У них там стоял минометный расчет. Разрыли и обнаружили в яме негра и поляков. Наёмники. Поняли это по документам. – Сейчас я на САУ наводчиком. Не хочу здесь служить. Поссорился с командиром. Я ему говорю: «Столько воюю. Где мои награды?». А он мне… Если останусь жив, что потом покажу после войны своим детям? - А ты женат? Есть дети? - Нет. Но девушка в Снежном есть. - Ты, Володя, не принимай все близко к сердцу. На войне много несправедливостей. Главное, что ты защищаешь Донбасс от неофашистов

Я готов давать показания о совершенных преступлениях, но прошу не терзать меня деталями, подробностями, так как моя психика этого не выдержит… У меня и в мыслях не было что-то скрывать от следствия… От всего, что я совершил, меня бросает в дрожь… Только чувствую благодарность к органам за то, что меня схватили…» Он говорит про совершенные преступления. Стало быть — признание? Простите, в чем? Ни слова о насилиях и убийствах, так, общие соображения. Его психика, видите ли, не выдержит подробностей. Но без подробностей все обернется фарсом. Или бессмысленной трагедией, как в деле Кравченко, — там тоже было «без подробностей». Обратим внимание, что он благодарит органы. По привычке, что ли? Когда надо спасать шкуру, все средства хороши, даже примитивные… Пройдет немного времени, и Чикатило хладнокровно, без особых эмоций, выложит все подробности. И психика его выдержит, и ничего с ним не произойдет — будет спать охране на зависть и сохранит волчий аппетит. Но пока — «прошу не терзать меня деталями». Первым Костоев стал раскручивать убийство Алеши Воронько в Иловайске Донецкой области, совершенное как раз в те дни, когда Чикатило ездил в Артемовск по служебным делам. Все обстоятельства совпадали настолько, что не могли быть простым совпадением. Но Чикатило упорствует — не знаю, не видел, не был. Он отрицает и совсем очевидные веши. Например, что 6 ноября на платформе Лесхоз сержант Рыбаков проверял у него документы. И как не отрицать — он-то знает лучше других, что совсем рядом, в лесу, лежал труп Светланы Коростик. Такие подробности наносят ужасные удары по его хрупкой, легко ранимой психике.

«продукты питания» и людей он резал левой рукой, что был осторожен и старался не запачкаться кровью, поэтому удары наносил, чуть отстранясь. Подробности вносили в протокол уже в кабинете следователя. Там он припоминал, где отмывал кровь и грязь после убийства, куда ехал, где ночевал. Едва ли не больше других общался с Романычем в те дни уже знакомый нам Анатолий Иванович Евсеев, начальник конвоя на выводках (но не в самом Ростове — там Чикатило охраняли люди из КГБ). Майор Евсеев рассказывает: «Для выводок были изготовлены специальные наручники, которые мы с него снимали на месте. Он очень любил поговорить на разные темы, а то и пошутить. Например, в Москве: «Не помещайте меня в Бутырки. Определите лучше в «Матросскую тишину», попаду в одну камеру с Лукьяновым — пусть хоть там ответит на письма, которые я писал в Верховный Совет». Смешно. Другая шутка Чикатило: «Как следует называть жителей города Карло-Либкнехтовска?» Вдвойне смешно, потому что в Донецкой области действительно есть такой город. О том, что Чикатило любит пошутить, говорил и Яндиев. Романыч, по его словам, от души смеялся над бородатыми анекдотами, которые сам же и рассказывал. А. И. Евсеев: «Когда начинали говорить о его убийствах, он тут же становился замкнутым, косноязычным. Но только заканчивалась выводка, он как будто сразу забывал, зачем приезжали на это место. В Иловайске, где убил Алешу Воронько, по дороге увидел пруд и говорит: «Какой хороший пруд. Вот бы здесь искупаться или рыбку половить». Аппетит у него был превосходный. Когда приехали в тот же Иловайск, съел за обедом две тарелки борща, второе, выпил