Дима евтушенко порно

Разделу литературы, сверхбдительный О. по прозвищу Железныйортодокс, сказал сослуживцам, заперев дверь своего кабинета на ключ: "Я былна вечере Евтушенко. Он произвел на меня гигантское впечатление. Этотчеловек может возглавить временное правительство". Даже прозорливый Юзовский, битый, мудрый Юзовский, признал его:"Посмотрите на его лицо, -- вскричал он. -- Это Савонарола!.." Но вот эпоха начала менять окраску. Вначале пропали подписи Евтушенко(как и Вознесенского) под документами протеста. Выяснилось, что он умеетизгибаться "вместе с партийной линией...". "Подвижник подвижной морали", --саркастически заметил один из поэтов. "Неправда! -- вскричал Евтушенко. -- Ятактик!..". И даже ответил стихами о тактике: "...Я делаю карьеру Тем, чтоне делаю ее!" Но все это были слова. Пустые слова. Государственные "народные" хорызапели по всей стране новую песню на слова Евтушенко: "Хотят ли русскиевойны?", где он слил воедино устремления Брежнева и воинствующейгенеральской клики и обездоленных русских городов и деревень, где в каждойсемье -- потери... Это хитренькое "патриотическое" сюсюканье вполне укладывалось в рамкиказенных лозунгов, развешанных на всех заборах: "Народ и партия едины". Насколько честнее оказался тут, скажем, Булат Окуджава с его "песеннымвздохом": "А третья война -- твоя вина...". А Евтушенко?! Ему уж теперь не обязательно было пережить ситуацию,прочувствовать, осмыслить ее до конца, достаточно было чьего-то рассказа,порой намека. Кто-то вспоминал в Клубе, как Леонид Леонов покупал вэвакуации мед оптом, отобрав его у матерей, стоявших в очереди со стаканамии кружками. Евтушенко написал, что сам был тому свидетелем. Еще не ложь.Поэтическая вольность. Но... путь выбран. Над Бабьим Яром памятников нет. Крутой обрыв, как грубое надгробье. Мне страшно. Мне сегодня столько лет, Как самому еврейскому народу... nbps; Кого оставили спокойным эти мужественные стихи Евтушенко? ...Ненавистен злобой заскорузлой Я всем антисемитам, как еврей. И потому -- Я настоящий русский. (1961 г.) И даже в работе над этим -- этапным для Евтушенко --стихотворением, искренним по своей направленности, он уже с легкостьюрасставался с одной символикой, заменяя ее противоположной. Завершая "БабийЯр", он позвонил поэту Межирову:

"Слушай, Саша, когда Моисей выводил еврееви Египта, светила ли над ним вифлеемская звезда?" -- Старик, -- ответил изумленный Межиров, -- это было совсем в другойраз и в другой религии. -- Тогда дай мне другой образ. -- Посох Моисея... -- начал было Межиров. -- Спасибо! -- не дослушав, вскричал Евтушенко, и в трубке зазвучалсигнал отбоя. Ему было достаточно. И посох, и Вифлеемская звезда, и "я, накресте распятый, гибну...", и "лабазник избивает мать мою", и "доброта моейземли..." -- все стало при новой, облегченной системе творчества толькопоэтической бутафорией. Евтушенко -- поэт непосредственных чувственных фиксаций. Его ранниестихи "О, свадьбы в дни военные..." -- прекрасны. Для поэта-гражданина, поэта -- "властителя дум" -- качеств недостало.Недостало силы духа, поэтической взыскательности, готовности расстаться сгрошовым комфортом. Недостало личности. Однако ему нужно, чтоб о нем говорили. Ничего не продумав, попыталсявычеркнуть из выборных списков Михаила Шолохова. Не удалось. Не моглоудаться. Шолохова мальчишеским возгласом, без серьезных доводов, одним лишьвыкриком из дальнего ряда не опрокинешь. Зал ждал аргументов. Евтушенко и несобирался аргументировать. Сергей Михалков, председательствующий, оскорбил Евтушенко, высмеял,высек, как дошкольника. Все были огорчены. Кроме него самого: на другой деньмир его упомянул. Не так, так этак! Похоже, он уже не мог жить без газетного шума, как диабетик безинсулина. Схема его творческой жизни становилась примитивно простой. Качели, --как-то назвал ее талантливый и непримиримый критик Бенедикт Сарнов. Евтушенко пишет стихи, в которых есть доля правды, искренности,"левизны". Стихи вызывают восторг молодежи, но... ярость партийногоруководства. Его "разоблачают", -- сперва охотнорядцы из ЦК комсомола, затемсановный "правдист" Юрий Жуков. Евтушенко мчит на Кубу, загорает на пляжевместе с Кастро и... печатает в "Правде" отчаянно плохие, безликие, насофроновском уровне, стихи. Все опечалены. Кроме него самого... Качеливознесли его, и он... ухснова вниз. Появляются "Наследники Сталина". Опять сгущаются тучи. В квартире его КГБ монтирует микрофоны. ("Вы неживете нигде, вы ездите..." -- скажет Евгению Евтушенко и его жене Галедобрая дворничиха, когда он переселится в другой

Я взгляну в глаза Зигмунду и Ганзелке: они дали мнетелеграмму. Они верят, что я что-то могу сделать... -- Он сел, обхвативколени, покачался из стороны в сторону. -- По-ло-жение... Слушай, посылатьили не посылать?" Я ответил, что нельзя советовать человеку садиться в тюрьму. Это ондолжен решить сам. За обедом Галя, жена Евтушенко, пожаловалась: "Женька сошел с ума!Сорок рублей истратил на телеграммы...". Но и это были все те же качели. Рисковая игра. Когда спустя некотороевремя секретарь ЦК Демичев запретил посылать его за границу ("Вы неразделяете взглядов партии!" -- сказал глава идеологической службы),Евтушенко ответил, что разделяет и готов взять свои телеграммы протестаназад... "Турусы и колеса" -- пожалуйста! "Полной гибели всерьез" -- извините! Спустя некоторое время я увидел Евтушенко в Клубе писателей. Засоседним столиком сидели Василий Аксенов и Владимир Максимов. Максимову былохудо. Он только что получил приказание явиться к психиатру. Никто не знал,как повернется дело. Боялись худшего... Евтушенко отозвал Аксенова и сказалгромко, чтоб зал слышал: "Зачем ты сидишь с этим антисоветчиком?!" Я был бы несправедлив, если б снова не напомнил здесь о стихах поэта,ставших, увы, автобиографическими. "...Танки идут по ребятам, которые в танках сидят...". Как живопись нонконформистов сметали бульдозерами, так поэзию давилитанками. Стоило самому глубокому и, возможно, самому талантливому поэту РоссииОлегу Чухонцеву написать о князе Курбском, бежавшем в Литву от царя ИванаГрозного: "Чем же, как не изменой, воздать за тиранство...", стоилопоявиться этим строчкам в журнале "Юность", как едва ли не весь Генеральныйштаб Советской Армии пришел в движение. Слава Буденного, "изничтожавшего"Бабеля, видно, не давала покоя, -- целая когорта генералов немедля подписалаяростное письмо о том, что поэт Олег Чухонцев "призывает молодежь кизмене...". Себя они ассоциировали с опричниной Грозного, что ли?.. Олега Чухонцева отбросили от литературы на десять лет, -- подобные"психические атаки" генералов, естественно, травмировали и остальных поэтов,в том числе Евгения Евтушенко, который любил и высоко ценил Олега Чухонцева. Евтушенко сердито требовал в стихах: слышать стон и за

И громом аплодисментов. И мне после этого уж очень захотелось пригласить лично в нашу гостиную Роберта Рождественского. Его телефона и домашнего адреса на этаже никто не знал, а потому я и пошёл к Чуковскому, чтобы тот помог мне найти поэта. Я стоял в дверях кабинета главного редактора «Литературной газеты» в ожидании, когда же он, наконец, закончит беседу с посетителем, сидевшим ко мне спиной за столом. Мне показалось, что я слишком долго тут стою, и я подумал, что такое моё поведение может показаться неприличным. Не мог же я прервать беседу известных и уважаемых людей! И я вышел из кабинета, тихо прикрыв за собою дверь. «Ничего, - подумал я, - сейчас не получилось, попробуем поискать другой путь». Найти я не сумел ни Рождественского, ни Вознесенского. О последнем я мало сожалел, так как его стихи не очень-то любил. Но вот задиристый Евтушенко мне нравился. Кроме одного: кроме его попыток навязать поэтическому сообществу частично созвучные рифмы, нарушавшие звучность стиха и каноны стихосложения. Тоже мне нашёлся новатор! Не может подобрать точную рифму, и ищет лёгких путей… И всё-таки большинство его стихотворений, особенно обличавших новое поколение наглых и спесивых комсомольских секретарей, мне нравилось. Я не сумел поймать летавшего по стране Евтушенко, но мне удалось вскоре встретить его в большой лекционной университетской аудитории 02, где он представлял делегацию сибирских молодых поэтов. Аудитория была забита студентами до отказа. Сибирская молодая поросль пыжилась на сцене, читая свои сочинения. Слушали, но без всякого интереса. Ждали, когда эта часть встречи будет закончена, и можно будет послушать самого Евтушенко. Его белобрысая голова на тощих плечах с длинной шеей гордо высилась над низкорослыми сибиряками. Молодой красавец Евтушенко сидел и улыбался. Лицо его светилось от удовольствия. Свои стихи он начал читать по просьбе студентов. Это были стихи о войне После чтения стихотворения про мёд, один из студентов, низкорослый, в чёрном пиджачке и в очках, попросил слова. Он сидел в левом верхнем углу аудитории недалеко от меня, так что я слышал отчётливо и вопросы, и замечания, и явно провокационные нападки этого слушателя. Он говорил о том, что стихи Евтушенко непатриотичны, антипартийны, что от них веет антисоветчиной и нелюбовью к партии и народу. Студенту не дали договорить. Его критику заглушили топаньем ногами. Евтушенко слушал и улыбался: улыбка не сходила с его лица во всё время встречи, продолжавшейся несколько часов. Евтушенко попал в общую струю тогдашнего фрондёрского настроения студенческой молодёжи, которая по вечерам бродила по мраморному вестибюлю у лифтов, горланя песни под гитары. Это была какая-то возвышенная

Ждали десятки фотокорреспондентов из разных стран, настроив свои объективы и магниевые фотовспышки, чтобы утром по всему миру газеты опубликовали снимки с комментариями о том, как приехавшие в маленькую и мирную Финляндию русские устроили погром…Хотя массовая драка могла возникнуть в любую секунду, – не вышло… к парку на выручку подошла колонна автобусов, где находились примерно 700 участников фестиваля из СССР. Ее привел первый секретарь ЦК комсомола Сергей Павлов. Это он дал команду на провокации не отвечать, а прибывшим на выручку из автобусов не выходить…А тем временем поднятый по тревоге среди ночи личным представителем Н. С. Хрущева Романовским Президент Финляндии Кекконен уже велел полиции очистить парк от хулиганствующей толпы…До чего ж красиво работают финские полицейские! Прошло несколько минут, как в парк ворвались гиганты-полицейские с дубинками, и от толпы не осталось и следа, а на земле валялись лишь обрывки знамен и одежды. И – тишина.В 3 часа ночи мы возвращались на теплоход «Грузия». Я попал в автобус, где находились одетые в национальные костюмы с кинжалами на поясах грузинские танцоры, один из которых все еще разгоряченный происшествием рвался к выходу и кричал «Всех будем резать!», а сидевший рядом поэт Евтушенко рвал на себе рубаху, размазывал по щекам слезы и тоже кричал: «Ребята! Ну что же вы? Там наших бьют…»30 июля 6 часов утра. Наконец улеглись страсти и мы, добрались до подушек, как вдруг…– Внимание! Внимание! Экстренное сообщение…Снова подъем, одеваем на ходу штаны, прыгаем по ступенькам трапов вниз:– Где опять?!Я нагоняю вожака молодежи Карелии Виктора Мяукина:– С кем деремся-то?…Оказалось Евтушенко после ночного противостояния двух общественно-политических формаций написал стихи «Сопливый фашизм»:… Но не забыть как твердо, угловато…Стеною встали русские ребята,Как их отцы, закрыв фашизму путь!..«…Ноу фестиваль» – взвивался вой шпанья,«Ноу коммунизм» – рев их был неистов…И если б коммунистом не был я,То в эту ночь я стал бы коммунистом!Читал, размазывая слезы, чувствительный Евтушенко…Я и не понял до сих пор, – когда же Евтушенко был настоящим? Тогда, в 1962 году или спустя 30 лет, в 1991-м, после ГКЧП, совершая со свечкой в руках ритуальный обход вокруг здания КГБ?Кажется, я понял настоящего Евтушенко, встретив его снова, спустя десяток лет, в Петрозаводске, на праздновании 80-летия Карелии – он приехал из США, где проживает постоянно.Евгений Долматовский написал Евгению Евтушенко четверостишие:Ты Евгений – я Евгений,Ты не гений – я не гений.Ты г… – и я г…Я недавно. Ты давно!Теперь я понял, кто ты на самом деле. Ты, действительно, давно уже г…, прибившееся, наконец, к своему, американскому, берегу. Ты ведь и тогда, на фестивале, был не настоящий, не наш. Даже когда рубаху рвал на себе, играя на публику:– Ну что же вы? Там наших же бьют!Теперь мы знаем кто ваши. Автор «Сопливого фашизма», проживая на берегах Потомака, уже забыл как «в эту ночь он стал бы коммунистом…» А я помню и буду помнить всю оставшуюся жизнь, как тогда, 29 июля 1962 года, в парке Хельсинки «стеною встали русские ребята, как их отцы, закрыв фашизму путь…»Тогда-то и почувствовал я себя коммунистом. И останусь коммунистом до последнего дыхания. Партбилет отца, полученный им под Смоленском в 1941 году, перед боем, и свой партбилет 1957 года