Маяковский знакомство с бурлюком

Автор: � | 2025-04-14

Начнём знакомство с Маяковским с его автобиографии Я сам . где познакомился с Д. Д. Бурлюком, Маяковский вместе с другими футуристамиД. Д. Бурлюком

О дружбе Маяковского с Бурлюком. Из книги Давид Бурлюк.

Знает (имею в виду друзей Бурлюка), как индивидуально-Бурлюковское, и что составляет, если не его charme, то во всяком случае оригинально-привлекательное, – все это нашло свое полное, свое полнейшее выражение…» Что же говорить о лирической поэзии!Но была в Д. Бурлюке и другая сторона. Об этом писал в своих воспоминаниях Лентулов: «По натуре Бурлюк был семьянин-обыватель, не стремящийся к роскоши. Он был очень неприхотливым, очень экономным человеком и никогда не позволял себе ничего лишнего, экономя средства, выдаваемые папашей». В какой-то степени и формирующаяся группа кубофутуристов, видимо, мыслилась Д. Бурлюком как некая художественная «семья», «отцом» которой он в конечном счете и стал. Это часто проявлялось и на житейском уровне. Лившиц вспоминал, как его поразило то, что при первой же встрече Д. Бурлюк именно по-отцовски назвал его «деточкой»: «Мне шел двадцать пятый год, и так уже лет пятнадцать не называли меня даже родители. В устах же звероподобного мужчины это уменьшительное „деточка“ мне показалось слуховой галлюцинацией». Но значительно большее значение имело это блестящее выполнение Д. Бурлюком «родительских» обязанностей при формировании сплоченной футуристической группы. «Давид же прежде всего был превосходный организатор и отнюдь не собирался замыкать наше движение в тесные пределы маленького кружка, – писал тот же Лившиц. – Постоянное тяготение к экспансии отлично уживалось в нем со взглядом на собственную семью как на средоточие вселенной: его повышенное родовое чувство безболезненно включалось в систему центростремительных сил, вызвавших к жизни русский футуризм…»Одно из самых значительных открытий Бурлюка – Маяковский-поэт. «Маяковского он поднес на блюде публике, разжевал и положил в рот. Он был хорошим поваром футуризма и умел „вкусно подать“ поэта», – писал позже Вадим Шершеневич. Это подтверждал и сам Маяковский: «Всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом».С Велимиром Хлебниковым Д. Бурлюк познакомился в 1908 году. Его роль в сохранении и издании произведений Председателя Земного Шара трудно переоценить. И хотя издательская практика Д. Бурлюка не всегда удовлетворяла Хлебникова (так, в 1914 году он выступил с «Открытым письмом», в котором выразил свое возмущение тем, что «Бурлюками» без его ведома были опубликованы «никуда негодные», предназначенные «отнюдь не для печати» стихотворения), кто знает, какие хлебниковские шедевры так и не увидели бы свет, если бы не этот бурлючий «произвол»! Упрекавший Д. Бурлюка за излишние, с его точки зрения, практичность, рационализм, «головную выдумку», романтик и мечтатель Хлебников, однако, в одном из своих «предложений» высказывал идею «основать мировое правительство украшения земного шара памятниками, работая над ними, как токарь», и, среди прочих фантастических проектов, украсить Анды «головой Бурлюка». Им же был создан грандиозный поэтический портрет соратника по «будетлянским сечам»:С широкой кистью в руке ты бегал рысьюИ кумачовой рубахойУлицы Мюнхена долго смущал,Краснощеким пугая лицом.Краски учительПрозвал тебя«Буйной кобылойС черноземов России».Ты хохотал,И твой трясся живот от радости буйнойЧерноземов могучих России.Могучим «хо-хо-хо!»Ты на все отвечал, силы зная свои.Одноглазый художник,Свой стеклянный глаз темной водыВытирая платком носовым и говоря «Д-да», –Стеклом закрываяС черепаховой ручкой.И, точно бурав,Из-за стеклянной брони, из-за окопаВнимательно рассматривая соседа,Сверлил собеседника, говоря недоверчиво: «Д-да».Ты, жирный великан, твой хохот прозвучал по всей России.И, стебель днепровского устья, им ты зажат был в кулаке,Борец за право народа в искусстве титанов,Душе России дал морские берега.Долго ты

Фотография Маяковского и Давида Бурлюка

Лилю Брик и Александра Родченко познакомил Владимир Маяковский, самый страстный поклонник этой Музы советского авангарда, посвятивший ей почти всю свою любовную лирику и поэму «Про это». Маяковский однажды сказал Лиле: «Ты не женщина, ты — исключение». Родченко был согласен с этим утверждением и много фотографировал Брик на протяжении долгих лет. Огромные карие глаза «круглые да карие, горячие до гари», пресловутый «чувственный оскал», рыжие волосы, это и притягивало к ней, как к модели, фотографа. Родченко часто использовал ее фотографии в своих знаменитых коллажах. Для одного из советских рекламных плакатов «Покупайте книги Ленгиза» в 1925 году и был снят этот эмоциональный и впечатляющий портрет Лили Брик. Плакат стал символом авангардной рекламы. В 1925 году его демонстрировали на Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств в Париже.О художнике:Александр Родченко — одна из самых ярких фигур русского авангарда, неутомимый экспериментатор в области живописи, скульптуры, фотографии и рекламы. Он родился в Петербурге, в семье театрального бутафора. С 1911 года был вольнослушателем в художественной школе в Казани, где познакомился с будущей женой, художницей Варварой Степановой. В 1914 на вечере футуристов знакомится с Давидом Бурлюком и Владимиром Маяковским, в 1915 — с Владимиром Татлиным, пригласившим его участвовать в выставке футуристов «Магазин». В конце 1910-х годов происходит знаменитая полемика Родченко с Казимиром Малевичем. В ответ на супрематическую композицию «Белое на белом» с ее метафизическим пафосом, молодой художник создает серию «Черное на черном», впервые используя «нехудожественные» инструменты — циркуль, линейку и валик для нанесения краски в накат, нивелируя тем самым проявление мастерства автора.1920-е годы становятся наиболее плодотворными в творческой биографии Родченко. Совместно Владимиром Маяковским он создает агитационные и рекламные плакаты, используя технику фотомонтажа в сочетании со строгими геометрическими элементами и чистыми цветами. В 1921 году художник объявляет о завершении своей карьеры живописца и переходе к «производственному искусству», формулируя основные принципы конструктивизма. В основу конструктивистской эстетики легло преобладание функции над формой и выявление красоты объекта через его структуру и материал. С 1920 по 1930 год Родченко преподает во ВХУТЕМАСе, вовлекая в создание многофункциональных предметов быта своих студентов. В 1925 художник работал над оформлением советского павильона на Всемирной выставке в Париже, где получил серебряную медаль за проект интерьера «Рабочего клуба».В 1924

Как Маяковский вышел из пальто Бурлюка - Год

XVВесна «театрального Октября». —«Мистерия-буфф». — Репетиции и импровизации поэта. — Роли немца исоглашателя. — Значение современной роли для актера. —Диспуты. — Таиров и Камерный театр. — Маяковский на диспутах. —Сражения с Таировым. — «Мобилизация актеров».Репетиции «Мистерии-буфф» начались в первые весенние теплыедни 1921 года.Только что стаял снег в саду «Аквариум», и только-толькопросохли дорожки сада. Весело светило весеннее солнце. И вот необычное начало.Первые репетиции «Мистерии-буфф» идут в саду «Аквариум». Все без шапок и безпальто. Весенний ветерок бодрит нас, и без того радостных и возбужденных.— Ну, вот нам и суждено все же встретиться, — говоритмне Маяковский, вспоминая о моей просьбе написать куплеты для Вун Чхи в«Гейше». — Теперь уж как следует поработаем. Вот видите, даже лучшеполучилось, чем если бы мы с вами начинали с «Гейши». Мейерхольд нам поможет.Тут же на песочной площадке Мейерхольд, беспрестанносоветуясь с Маяковским, начинает мизансценировать первые сцены «Мистерии-буфф».Я получил роль немца и вскоре наизусть «жарю» монолог,по-актерски, с акцентом. Оба — и автор и режиссер — довольны мною. Ятакже счастлив. Счастлив тем, что выходит монолог, что радостно улыбаются илюбимый поэт и начинающий становиться любимым Мастер. Так мы называли Мейерхольда.Счастлив молодым солнечным утром, счастлив тем, что чувствую, как судьбавыводит и сталкивает меня с теми, в кого я верю, с которыми я страстно хочуработать.Счастлив тем, что слышу, как зычно говорит МаяковскийМейерхольду: «Ильинский хорош!» Даже Ярон, специально 196 приглашенный на роль меньшевика,не может сразу затмить меня. А роль меньшевика великолепна!И вот моя роль, состоящая из одного монолога, уже позади,все уже кончено. Роль же меньшевика, идущая через всю пьесу, только начинается.Вот рождается прекрасная мизансцена для Ярона, который раздирается междукрасными и белыми, вот он подбрасывает еще «фортель»… Все смеются. И, чтотаить, я думаю: «Эх, почему же я, так стремившийся к Маяковскому, играюмаленькую роль немца, а соглашателя (меньшевика) дали Ярону, да еще пригласилисо стороны. Какая роль! Как мне бы хотелось ее играть». Вместе с тем я понимаюи мне нравится, что пригласили Ярона. Ярон — один из любимых артистовМосквы. Он очень популярен. Ясно, что «Мистерия-буфф», Маяковский —Мейерхольд — Ярон — это сочетание сразу привлечет внимание исделается сенсацией всей театральной Москвы. Я понимаю, почему любят ЯронаМаяковский и Мейерхольд. За его гротесковую яркость, граничащую иной раз сэксцентризмом, за его мастерство чеканки движения, танца, за буффонность. Заэто же люблю его и я. Правда, и Маяковский и Мейерхольд закрывают глаза нанекоторые его недостатки. На некоторую грубоватость, граничащую подчас спошлостью, да порой вульгарные отсебятины. Но тут-то, под их руководством, иэтих недостатков не будет — они их не допустят.Репетиции идут энергично и непрерывно. Вот они ужеперенесены на сцену. Вот уже построен глобус — земной шар (или, вернее,его верхняя половина), построены мостики к нему и помосты вокруг, где будет происходитьдействие. Маяковский сам работает с художником Киселевым и во всем являетсядушой дела. Дней двенадцать остается до премьеры.В один из таких горячих дней, перед премьерой, Мейерхольдподозвал меня к режиссерскому столику, за которым он сидел вместе с Маяковским.— Ильинский, вы будете играть соглашателя, — сразуогорошил меня Маяковский.— ??Видя мое неподдельное удивление, Мейерхольд добавил:— Да, да, мы решили, что вы должны играть меньшевика.— Как, — удивился я, — осталось две недели, Ярон прекраснорепетирует.— Да, но, во-первых, он не может. Начнём знакомство с Маяковским с его автобиографии Я сам . где познакомился с Д. Д. Бурлюком, Маяковский вместе с другими футуристамиД. Д. Бурлюком

Владимир Маяковский и Давид Бурлюк - Русский

Мне – мне носящему светлую мысль: „всякое искусство – малейшее искусство – одна попытка, даже не достигшая (увы!) цели – добродетель!“» С другой стороны, вряд ли уж Д. Бурлюка можно заподозрить в неискренности и конъюнктурности. В это время, в силу различных обстоятельств, футуристы оказались не в состоянии выступать единым фронтом, тем более что для некоторых из них настоящий – не литературный, а военный – фронт, стал неизбежной реальностью. И Д. Бурлюк, выступая от себя лично, а не выражая групповые интересы, высказал точку зрения вполне для него характерную. Он и сам это подчеркивал: «…Это мое выступление не является выступлением от какой-либо группы или партии – а публичное исповедание моих личных взглядов (симптоматичных все же, должно быть, для этой эпохи, в кою мы вступаем, и посему, – достойных внимания)…» То, что для русского футуризма действительно настала новая «эпоха», вскоре заявит в этапной для всего движения статье «Капля дегтя» Маяковский: «Да! футуризм умер как особенная группа, но во всех вас он разлит наводнением.Но раз футуризм умер как идея избранных, он нам не нужен. Первую часть нашей программы разрушения мы считаем завершенной. Вот почему не удивляйтесь, если сегодня в наших руках увидите вместо погремушки шута чертеж зодчего и голос футуризма вчера еще мягкий от сентиментальной мечтательности сегодня выльется в медь проповеди».В начале лета 1915 года Д. Бурлюк с семьей уезжает в Башкирию, где, по-видимому, занимается поставкой сена на фронт, что, впрочем, не мешает ему вести активную творческую деятельность и периодически наведываться в Москву.Последний этап совместной деятельности футуристов «первого призыва» приходится на революционные 1917–1918 годы. Д. Бурлюк принимает участие в художественном оформлении «Кафе поэтов» в Москве и организации новогодней «Елки футуристов» в Политехническом музее. В марте 1918 года увидел свет единственный номер «Газеты футуристов», выпущенный Маяковским, Каменским и Д. Бурлюком. В газете, среди прочих материалов, были опубликованы две коллективные декларации: «Декрет № 1 о демократизации искусств: (заборная литература и площадная живопись)» и «Манифест Летучей Федерации Футуристов». С ними перекликалось опубликованное тогда же стихотворение Каменского «Декрет О заборной литературе – О росписи улиц – О балконах с музыкой – О карнавалах искусств», один из призывов которого гласил:Художники – Великие БурлюкиПрибивайте к домам карнавальноЯрчайшие свои картиныТащите с плакатами тюки –Расписывайте стены гениальноИ площади – и вывески – и витрины.Д. Бурлюк не заставил себя ждать и упрашивать, начав «демократизировать» искусство немедленно. Тот же Каменский вспоминал: «На другой день после обнародования моего декрета я шел по Кузнецкому и на углу Неглинной увидел колоссальную толпу и скопление остановившихся трамваев.Что такое?Оказалось:Давид Бурлюк, стоя на громадной пожарной лестнице, приставленной к полукруглому углу дома, прибивал несколько своих картин.Ему помогала сама толпа, высказывая поощрительные восторги.Когда я, тронутый вниманием, пробился к другу, стоявшему на лестнице с молотком, гвоздями, картинами и с „риском для жизни“, и крикнул:– Браво!Бурлюк мне сердито ответил:– Не мешайте работать!Прибитие картин кончилось взрывом аплодисментов толпы по адресу художника».Говорить о политических симпатиях Д. Бурлюка этого периода достаточно сложно, и тем более вряд ли можно о них судить по его post factum появившимся утверждениям вроде того, что «футуризм был первым любимым оруженосцем победившего пролетариата». Революционность футуристов касалась преимущественно сферы искусства. В «Манифесте Летучей Федерации

Прекрасный Бурлюк. Ставкажизнь. Владимир Маяковский

Физико-математическом (естественное отделение) факультетах, несколько раз переходя с одного на другой.Первые стихотворения Н. Бурлюк опубликовал вместе с братом в сборниках «Студия импрессионистов» и «Садок судей». В суровой оценке «Садка…» В. Брюсов. в целом назвавший материал сборника находящимся «за пределами литературы», отметил, что у Н. Бурлюка (как и у Каменского) «попадаются недурные образы». Такой оценке литературного метра способствовала, по-видимому, и эстетическая умеренность произведений начинающего поэта, тем более очевидная на фоне вошедших в это же издание творений Д. Бурлюка и Хлебникова.После первых публикаций перед Н. Бурлюком стал вопрос о дальнейшем творческом пути. Если учесть пестроту тогдашней художественной жизни России, то выбор для литератора-дебютанта, еще четко не определившего своих позиций в искусстве, был весьма нелегок. В мае 1911 года Н. Бурлюк, ободренный снисходительной оценкой Брюсова, пишет ему: «Вы отчасти знаете меня по нелепому „Садку судей“, а теперь я вынужден просить у Вас той нравственной поддержки, которую я давно ищу. Я просто сомневаюсь в своем поэтическом даре. Я боюсь, что мой взгляд на себя слишком пристрастен. Поэтому я прошу Вас сказать мне – поэзия ли то, что я пишу, и согласны ли Вы, если первое правда, быть моим учителем». Не нашедший, как видно, поддержки у главы символистов, Н. Бурлюк вынужден был искать другие творческие ориентиры. Даже в период подготовки и выхода в свет «Пощечины общественному вкусу», фактически утвердившей существование сплоченной группы будетлян, он искал, в частности, контактов с другими художественными кругами. Так, в частности, Лившиц вспоминал, что «Николай Бурлюк собирался вступить в гумилевский „Цех поэтов“, очевидно, рисовавшийся ему неким парламентом, где представлены все литературные партии». Этим контактам способствовало отчасти и позитивное отношение Н. Гумилева к поэзии Н. Бурлюка: «…С ним он поддерживал знакомство и охотно допускал его к верификационным забавам «цеха» , – писал тот же Лившиц. – По поводу обычной застенчивости своего тезки, тщетно корпевшего над каким-то стихотворным экспромтом, он как-то обмолвился двумя строками:Издает БурлюкНеуверенный звук.»В своей рецензии на «Садок судей II» Гумилев охарактеризовал (наряду с хлебниковскими) произведения Н. Бурлюка как «самые интересные и сильные».Однако именно с деятельностью кубофутуристической группы оказалась неразрывно связана творческая судьба Н. Бурлюка. Возможно, в этом сказалось столь характерное для Бурлюков чувство семейственности, и он определял направление своей деятельности исходя из позиций своих старших братьев. Может быть, участие в будетлянских проектах было самым надежным (а может быть, и единственным) способом заявить о себе, если учесть «пробивные» таланты других участников движения. По-своему прав был Шершеневич, не без иронии писавший: «…У Николая Бурлюка попадались неплохие, хотя совсем не футуристические стихи. Но можно ли было с фамилией Бурлюк не быть причтенным к отряду футуристов?!»Н. Бурлюк был самым «правым» среди леворадикально настроенных кубофутуристов. Критики и мемуаристы неоднократно писали о случайности его кооперирования с этой группой. Чуковский, считавший Н. Бурлюка «посторонним» среди будетлян, «даже немного сродни трогательной Елене Гуро», писал о нем: «Грустно видеть, как этот кротчайший поэт напяливает на себя футуризм, который только мешает излиться его скромной, глубокой душе». Показательно, что Н. Бурлюк отказался подписать самый резкий по тону футуристический манифест «Идите к черту», открывавший альманах «Рыкающий Парнас» (СПб., 1914), «резонно заявив, что нельзя даже метафорически посылать к черту людей, которым через час

Бурлюк, Маяковский, Хлебников - Устная история

История любви Владимира Маяковского и Лили Брик Истории любви: рок Владимира МаяковскогоВладимир Маяковский ушел из жизни 14 апреля 1930 года. О причинах его гибели продолжают спорить. Но не менее запутанной была и личная жизнь Владимира Владимировича. Это особенно проявилось во взаимоотношениях Маяковского с четой Бриков. Классический любовный треугольник составили Осип Максимович Брик, его жена Лиля Брик и поэт-футурист. Истории любви: рок Владимира Маяковского. 290966.jpeg Сначала Владимир Маяковский влюбился в младшую сестренку, 17-летнюю Эльзу Каган, выросшую позднее во французскую писательницу Эльзу Триоле. В июле 1915 года Эльза приехала в Петроград погостить к замужней сестре Лили. Маяковского она затащила к Брикам, чтобы тот прочитал свое стихотворение "Облако в штанах". Слушателям стихи понравились, а поэту-чтецу понравилась Лиля. Да что там понравилась, он влюбился!Все свои стихотворения и поэмы — за исключением одной "Владимир Ильич Ленин" — Маяковский посвящал Лиле Брик. Французское имя Лили он одним махом переделал в Лилю. Заодно и Осипа перекрестил в Осю. Отдельное издание поэмы "Про это" было проиллюстрировано фотомонтажными снимками с различными изображениями Лили Брик. На одном из снимков замужняя дама бальзаковских лет красовалась в пижаме. Для просвещенных англичан это уже был "шокинг", для обывателя в Советской России — тем более. Владимир любил любить напоказ.Известный критик Юрий Карабчиевский давно заметил, что "нет бестактности и подглядывания в замочную скважину" при описании личной жизни Маяковского, который сам "сделал все возможное, чтобы самые интимные детали его жизни могли обсуждаться как общественные явления, как исторические события, как факты жизни страны". Читайте также: Истории любви: Фрейд и его единственная Вначале Маяковский снял квартиру недалеко от бриковской, но пропадал у пары днями и ночами. Позже троица заселила огромную квартиру. В целях экономии, жили втроем в самой маленькой. Маяковский писал любовнице шутливые записочки с игривым текстом. Вот только исследователей порой ставило в тупик упоминание в них… мужа: "Целую Оську в усы", "Целую Оську в …" (справа рисунок

Владимир Маяковский и Давид Бурлюк - Русский контур

(1868-1936) и Есенин познакомились в конце 1915 — начале 1916 года. Горький сразу привлек молодого поэта к участию в только что организованном журнале «Летопись», внимательно следил за публикациями поэта. Последняя встреча состоялась 17 мая 1922 г. в Берлине, когда Есенин читал поэму «Пугачёв». Самоубийство Есенина произвело тяжелое впечатление на А. М. Горького. «Если б Вы знали, друг мой, — писал он Ф. Элленсу 7 февраля 1926 года, — какие чудесные, искренние и трогательные стихи написал он перед смертью, как великолепна его поэма «Черный человек», которая только что вышла из печати. Мы потеряли великого русского поэта...» (Архив А. М. Горького). Отношения Владимира Владимировича Маяковского (1893-1930) и Сергея Есенина были неоднозначными. Они были людьми разных поколений и в общем-то разных мироощущений. Поэты на самом деле являлись непримиримыми идейными противниками и частенько публично отзывались друг о друге нелицеприятно. Однако оба прекрасно отдавали себе отчёт в силе таланта другого. Есенин прекрасно понимал значение творчества Маяковского, не раз читал отрывки из его стихов. Маяковский, в свою очередь, ценил Есенина: «Чертовски талантлив!» – однако тщательно скрывал своё мнение. «Как делать стихи» – статья поэта Владимира Маяковская о том, как научиться писать стихи, а также история создания стихотворения «Сергею Есенину». Личное знакомство Есенина с поэтессой Анной Ахматовой (1889-1966) состоялось на Рождество (25 декабря) 1915 года. Ахматова была прославлена на всю Россию, Есенин же только становился популярным. Уже в 1965 году Ахматова вспоминала: «О нём много писали, к сожалению, и много такого, что тяжело было читать — его пытались учить жить и работать…, а он явно искал свой. Начнём знакомство с Маяковским с его автобиографии Я сам . где познакомился с Д. Д. Бурлюком, Маяковский вместе с другими футуристамиД. Д. Бурлюком Вот почему Маяковский с благодарным чувством говорит о Бурлюке как об учителе. ведь они с Бурлюком оставались его Уже в первые годы знакомства Маяковский зачитывался стихами

Как Маяковский вышел из пальто Бурлюка - Год Литературы

Приблизительна: беглые наблюдения со стороны, иногда на палец, а иногда и на ладонь от цели. Маяковский всерьез полагает, что "смешное" можно отвлечь от материи его и свести к форме. В предисловии к сборнику своих сатир он дает даже "схему смеха". Если при чтении этой "схемы" что-либо способно вызвать улыбку... недоумения, так это то, что схема смеха абсолютно не смешна. Но даже если создать более счастливую "схему", чем это удалось сделать Маяковскому, то и тогда нисколько не исчезнет различие смеха, вызываемого сатирой, попадающей в цель, и хихикания от словесной щекотки. Маяковский поднялся над выдвинувшей его богемой до чрезвычайно значительных творческих достажений. Но стержень, по которому он подымался, индивидуалистический. Поэт бунтует против той бытовой обстановки, материальной и моральной зависимости, в какую поставлена его жизнь и прежде всего его любовь; страдая и негодуя против хозяев жизни, лишивших его любимой женщины, он возвышается до призыва и предсказания революции, которая обрушится на голову общества, не дающего простору его, Маяковского, индивидуальности. В конце концов "Облако в штанах", поэма невоплощенной любви, есть художественно наиболее значительное, творчески наиболее смелое и обещающее произведение Маяковского. Трудно даже поверить, что вещь такой напряженной силы и формальной независимости написал юноша 22-23 лет! Его "Война и мир", "Мистерия Буфф" и "150.000.000" значительно слабее, именно потому, что Маяковский здесь выходит уже из своей индивидуальной орбиты и стремится направить себя по орбите революции. Можно только приветствовать эти усилия поэта, ибо другого пути для него вообще не существует: "Про это" есть возврат к теме личной любви, но представляет собою несколько шагов назад от "Облака", а не вперед. Только расширение захвата и углубление художественной емкости открывает возможность творческого равновесия на более высоком уровне. Но нельзя не видеть, что сознательный поворот на новый, по существу, общественно-творческий путь -- очень трудное дело. Техника Маяковского за эти годы несомненно отточилась, но и шаблонизировалась. В "Мистерии Буфф" и в "150.000.000" наряду с прекрасными местами есть убийственные провалы, заполненные риторикой и словесной эквилибристикой. Той органичности, неподдельности, как в "Облаке", -- того вопля из себя -- мы уже не слышим. "Маяковский повторяется", -- говорят одни, "Маяковский исписывается", -- прибавляют другие, "Маяковский оказенился", -- злорадствуют третьи. Так ли это? Мы не спешим с пессимистическими пророчествами -- Маяковский уже не юноша, но еще молод. Не будем, однако, закрывать глаза на трудности пути. Той творческой непосредственности, которая живым ключом бьет в "Облаке", уже не вернешь. Об этом, однако, жалеть не приходится. Молодая одаренность, бьющая фонтаном, в зрелые годы заменяется уверенным в себе мастерством, которое означает не

Давид Бурлюк, Николай Бурлюк. Стихотворения. Читать

(Алатрова) «Закованная фильмой» (1918), в которой Владимир Маяковский был и актером, и сценаристом. Играл поэт вместе со своей роковой возлюбленной Лилей Брик. Трагическая история влюбленного поэта (Маяковский) и далекой и близкой одновременно балерины (Брик) оказалась кривым зеркалом судьбы автора сценария. Но так же, как и от первого фильма, от ленты осталось лишь несколько кадров, даже либретто к картине записано со слов Лили Юрьевны.Весной 1918 года, когда Маяковский снимался в Москве в кинофильме, я получила от него письмо: «На лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий».Сценарий этот был «Закованная фильмой». Писал он его серьезно, с увлечением, как лучшие свои стихи.Бесконечно обидно, что он не сохранился. Мучительно, что я не могу вспомнить название страны, которую едет искать Художник, герой фильма. Помню, что он видит на улице плакат, с которого исчезла Она — Сердце Кино, после того как Киночеловек — этакий гофманский персонаж — снова завлек ее из реального мира в кинопленку. Присмотревшись внизу, в уголке плаката, к напечатанному петитом слову, Художник с трудом разбирает название фантастической страны, где живет та, которую он потерял. Слово это вроде слова «Любландия». Оно так нравилось нам тогда! Вспомнить я его не могу, как нельзя иногда вспомнить счастливый сонЛиля БрикВ том же 1918 году Владимир Маяковский написал еще один сценарий — «Не для денег родившийся» по мотивам романа Джека Лондона «Мартин Иден». И снова сам сыграл главную роль — поэта-футуриста Ивана Нова, и снова, как утверждает филолог Борис Успенский, картина получилась отчасти биографичной, и снова все копии оказались утеряны. Настоящим успехом. Начнём знакомство с Маяковским с его автобиографии Я сам . где познакомился с Д. Д. Бурлюком, Маяковский вместе с другими футуристамиД. Д. Бурлюком

Биография Давида Бурлюка - peoples.ru

Пометка: ЛГБТ

18+

Маясенин

Россия. Петроград.

Январь

1915 год

Дом «Брик Маяковский».

- Меня не остановите. Вру я, в праве ли, но я не могу быть спокойней. Смотрите — звезды опять обезглавили и небо окровавили бойней! Эй, вы! Небо! Снимите шляпу! Я иду! Глухо. Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо.

- Браво, Щен! Каждый раз пробирает до дрожи… неописуемое восхищение!

- Рад угодить, любовь моя.

- Как ты смотришь на то, чтоб продолжить такой прекрасный вечер где-то в более публичном месте?

- Кабаре?

- Да. Читаешь мысли.

***

Спустя 15 минут в кабаре «Подвал бродячей собаки». Михайловская площадь. Дом 5.

За одним из столов сидел весьма приятной наружности, молодой человек с белокурыми кудряшками и синими, как вечернее небо, глазами. С его плеча свисал пиджак, а рядом пристроилась очередная пассия. В ту же минуту в бар вошли Владимир и Лиля. Они сели неподалёку.

Кабаре представляло собой подвал с низким потолком, где было мало места, а у стены была небольшая сцена, которая, впрочем, сейчас пустовала. За столиками сидели джентльмены и дамы, смех которых разносился по всему помещению. Хоть на улице было холодно и противно, атмосфера в кабаре была тёплой и достаточно непринуждённой.

Молодой человек, увидев вошедшую парочку, вскоре потерял интерес к подруге. Его внимание привлёк высокий и статный спутник молодой девчушки. Знакомая паренька всё пыталась обратить на себя его внимание, но на столько навязчиво и надоедливо, что он наконец отпихнул её со словами:

Ветер веет с юга

И луна взошла,

Что же ты, б*ядюга,

Ночью не пришла?

Не пришла ты ночью,

Не явилась днем.

Думаешь, мы дрочим?

Нет! Других е*ём!

- Что ты имеешь в виду, Серёжа?

- Иди к чёрту, вот, что я имею ввиду! – Молодой человек встал из-за стола, и, немного пошатываясь, хотел направиться к выходу, но услышал…

- Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем. Если б так поэта измучила, он любимую на деньги б и славу выменял, а мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени. – Лиля смотрела на своего ближайшего друга, как на самый сладкий десерт после шести.

- Прошу прощения, что врываюсь в столь интимный момент! Позвольте присоединиться, товарищ? – Вдруг обратился Сергей, что удивительно, не к Лиле, а к Маяковскому! Тот промолчал, и посмотрел на Лилю. Он уважал свою подругу и музу, и только ей было решать.

- Я не против… - Прощебетала эта темноволосая девушка с огромными глазами, которая навсегда заняла место в сердце Маяковского, хотя сама испытывала к нему только лишь платонические чувства, чем огорчала друга, но не смотря на всё это, была преданной и желанной.  

- Прошу. – Пригласил Владимир за стол гостя, и положив ногу на ногу, всем видом показывал своё отвращение. Но он был слишком добр и не конфликтен, чтоб прогнать юнца. Хоть белокурый парнишка и был на пару лет моложе, создавал он впечатление гражданина, ведущего весьма разгульный образ жизни. Одна сцена с его подружкой за соседним столиком чего стоит.

- Позвольте представиться, Есенин. Сергей. – Проговорил заплетающимся языком парнишка, присаживаясь рядом с Маяковским.

- Ах! Это вы! Я о вас слышала! – Вдруг встрепенулась Лиля. Владимир посмотрел на неё грозным и ревнивым взглядом. Он был готов терпеть рядом с любимой её мужа, Осипа, что в тот период был в отъезде, но её внимание ещё к кому – либо уже задевало его за живое, и заставляло всё чаще дышать и поворачивать кольцо на пальце, дабы не закатить сцен. Одна из последних закончилась разбитым сервизом.

- Да что вы говорите… и что же вы обо мне слышали?!

- Только самое хорошее! И мне безумно нравятся ваши стихи! Почитайте что-нибудь?

- Лесть, это искусство, и вы им не обладаете. – Бросил Есенин, за что чуть не получил по физиономии от Владимира, которого вовремя остановила Лиля. – Прекратите! Вы в общественном месте! Не хватало, чтоб вас забрали в милицию! – Молодые люди, вдруг остановились и, уставившись друг на друга, медленно вернулись на свои места, при этом, не отпуская своих пиджаков, но всё же послушали девушку и присмирели, оставив друг друга в покое.

- Что ж… в качестве извинений… вы сказали, что знаете мои стихи? Что хотели бы услышать? – с нескрываемой прозорливостью и подставив руку под подбородок, произнёс Есенин.

- Воспоминание, если можно.

Есенин, хоть и был пьян, во время прочтения становился статным, красивым и невероятно привлекательным юношей, что даже немного смягчило гнев Маяковского.

- Лиля, познакомьте меня с вашим другом. – Пафосно, в присутствии Владимира, попросил Сергей.

- Владимир. – Холодно ответил Маяковский вперёд подруги.

- Ооооочень приятно. Погодите… вы Маяковский? Верно? Я о вас тоже, как не странно, наслышан! Читал ваше… несколько слов обо мне самом. Знаете, вы производите впечатление человека холодного, грозного, но я вижу в вас тонкую душевную организацию…

- Всё, что вы имеете наглость предполагать, плод ваших фантазий.

- Ну почему же? В чём я не прав?! Поправьте меня!

- Не считаю нужным.

- Вы не скрываете свою неприязнь… чем я вас так обидел?

- Меня сложно обидеть. И тем более такому бестактному существу, как вы!

- Это я существо??? Да вы! – Есенин вскочил со стула, Маяковский повторил за ним. Тот оказался на голову выше милого мальчика. Был статным, мужественным и грациозным.

Сергей схватил Владимира за грудки и притянул к себе, ощутив вдруг, глубокое дыхание молодого человека. Его горячо карие глаза, смотрящие со злостью на Есенина, запали тому в душу и только подогревали интерес. Маяковский, хоть и был человеком, действительно, создающим впечатление чёрствого и бездушного, воспитан и добр, что не вписывалось в его общую атмосферу. Есенин был прав, когда упомянул про тонкую душевную организацию, хоть сам писатель никогда не признает того. Владимир осадил свой пыл, и, оттолкнув наглеца, взял Лилю под руку и вышел из бара.

***

Прошло несколько дней с момента знакомства Есенина с Маяковским. Тот не придавал значения белокурому парнишке, но его наглость и лёгкость иногда всплывали в воспоминаниях, и, почитывая газеты, встречая в них очередные стихи поэта, усмехался, подзывая к себе верную подругу, и любимую женщину, высмеивая Сергея.

- Не слишком-ли много внимания тому, кого ты так ненавидишь? – Посмеивалась Брик, намекая на истинную природу чувств Владимира.

- Ненависть – слишком громкая эмоция, чтоб испытывать её к эдакому деревенщине!

- Так ты уже и о его происхождении наслышан! Не дурно, ну что ж… оставлю тебя наедине с объектом твоих недугов.

Лиля вышла из комнаты, а Маяковский, глубоко вздохнув и закатив глаза, продолжил читать газету:

ПРИГЛАШАЕМ МОЛОДЫХ ПИСАТЕЛЕЙ НА ПОЭТИЧЕСКИЙ ВЕЧЕР В ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ!

Гласил заголовок.

«Вот! Уже что-то интересное! »

Мероприятие было назначено на 17 Января. Маяковский ни секунды не раздумывал, и решил во чтобы то ни стало, поучаствовать.

***

17 Января

В тот вечер в Политехническом институте собрались многие более или менее известные молодые поэты и писатели, стремившиеся показать на публику свои произведения. Настал черёд и Маяковского, но стоило ему закончить одно, затем другое… из толпы выполз низкий парнишка, желающий что-то воспротивить писателю. Это был Есенин. Хоть он и был трезв, в отличии от прошлой встречи, лучшего мнения он не производил. Во всяком случае на Маяковского.

- Да ваши стихи — не стихи, а какие-то вопиющие агитёзы! — Кричал на оппонента Есенин.

- Правда? А мне кажется, что ваши кобылёзы можно только в хлеву коровам рассказывать. И то навряд ли. У них от вашей писанины молоко скиснет, — Усмехнулся Маяковский, хотя глаза его так и не улыбнулись, а брови остались на своём прежнем месте, сдвинутые к переносице.

Между тем Есенин продолжал:

- Засуньте свои подобия на стихи и сказанные вами слова в ваши широкие штаны. Или вон, идите своей Лиличке отдайте, она с радостью сожжёт их в печке, — Выплюнул Сергей.

- Есенин, а вам не кажется, что вы зашли слишком далеко? — футурист сжал кулаки так, что костяшки побелели и раздался хруст, а глаза его сверкали злостью.

- Товарищ Маяковский, когда кажется, креститься надо, — Непринуждённо пропела светлая голова.

- Я не верующий, — Также угрюмо и с большей злобой ответил поэту Владимир.

- Ну это уже ваши проблемы.

Тут Есенин развернулся и попытался затеряться в толпе, но его остановила широкая ладонь, схватившая за плечо. Это был никто иной, как Владимир Маяковский. Футурист развернул Есенина к себе лицом и поднял за грудки пиджака, чтобы тот видел его разгневанное лицо.

- А теперь слушай, деревенщина. Моя жизнь — не твоё дело.

С этими словами Маяковский отпустил Есенина так, что тот упал на пол с громким стуком. Владимир усмехнулся, всё также не улыбаясь глазами. Он редко улыбался по-настоящему. Этот феномен в его эмоциях видела только Лиличка Брик, а так Маяковский всегда ходил угрюмый, строгий, как костюм, и огромный, как памятник, чем наводил на других людей некий страх, восторженность и уважение.

В тот вечер обошлось без драки, но наглость Есенина поражала Маяковского, и вместе с тем не давала покоя. Только Есенин знал, что все эти выводы Маяковского на эмоции лишь заводили самого Сергея, и так же не давали покоя его дурной голове. В его мыслях был лишь он. Со строгими чертами лица, короткими волосами, широкими плечами и такими большими ладонями. В момент, когда Маяковский коснулся его, Есенин не почувствовал ни страха, ни сожаления о своих словах, а лишь страсть в нём пылала с новой силой. И смотрел он отнюдь не в глаза футуристу, а на его большие и широкие губы. Стать и взгляд коршуна, а так - же стиснутые в гневе уста лишь больше привлекали молодого человека. Спортивный интерес перевешивал, и тот не собирался останавливаться в своих попытках пообщаться с Маяковским поближе.

***

Очередной похмельный вечер. Очередная драка в очередном баре. Как ни странно, подобные выходки заканчивались для Есенина сопровождением доблестной милиции в участок. Весь парадокс в том, что подрался он именно с милиционером, который всего-то приглашал его выйти из заведения, но если бы не страх Сергея перед людьми в форме, всё могло бы закончиться иначе, но, видимо инстинкт самосохранения сыграл с ним злую шутку. Всю данную картину видел никто иной, как Маяковский, сидящий за дальним столиком, дабы не привлекать внимания Есенина.  

Любимая Лиля тот вечер предпочла провести с мужем, а Владимир справлялся с одиночеством известным образом. В отличие от деревенщины, он знал меру и культурно выпивал. Есенин же носил репутацию хулигана и дебошира. В тот вечер всё могло бы закончиться, как всегда. Сутками в холодной камере, но не тут-то было! В судьбу Есенина, вдруг, решил вмешаться Маяковский!

Уже на улице он догнал милиционера и чуть успокоившегося, и смирившегося со своей участью Сергея.

- Гражданин начальник, прошу прощения. Могу я как-то посодействовать гражданину, и избавить его от ночи в вашем прекрасном заведении?

- Думаю, мы с вами можем договориться.

- Цена вопроса?

- Двадцать рублей.

- Побойтесь бога!

- Тогда мы не договоримся.

- Знаете, не велика потеря. – Ответил Маяковский, и только хотел уйти, как его блеф сработал, и голос остановил его.

- Хорошо! Пятнадцать!

- С вами приятно иметь дело! – Владимир, достав из широких штанин… нет, не паспорт, а кошелёк, отсчитал сотруднику милиции несколько бумажек, и Сергея отпустили. Взятка? Нет. Тот же залог за заключённого под стражу, но минуя поездку в вытрезвитель.

***

- Что – ж… Я должен сказать спасибо.

- Должен, говори. – Усмехнулся Маяковский, когда они с Сергеем остались наедине. Морозный вечер Января проникал в сознание и трезвил светлую голову низенького паренька. Владимир смотрел на Есенина сверху вниз, и не только из-за большой разницы в росте. Его забавил Есенин. Он был простым, смешным, наглым, но в то же время милым, когда не пытается укусить исподтишка.

- Благодарю вас, право, не стоило.

- Не стоило? Что ж, я с радостью верну вас гражданину начальнику, а себе свои деньги. – Тут Есенин полез в карман за купюрами.

- Уберите! – Крикнул на всю улицу Маяковский. – Не обижайте меня!

- Прошу прошения. Могу я в знак примирения пригласить вас обратно внутрь?

- Знаете, Есенин, ещё один дебош этот бар сегодня уже не переживёт. Так что… - Сергей испугался, что сейчас Маяковский попрощается и уйдёт, а ведь так всё хорошо складывалось… - Могу предложить вам прогуляться, как минимум таким образом мы не нарвёмся на очередные неприятности. – Маяковский, хоть и был снисходителен, продолжал держать образ чёрствого человека с холодным голосом и такой-же ледяной коркой на сердце.

Сергей согласился на прогулку, но длилась она не столь долго, так как Владимир, почувствовав заметное похолодание, засобирался домой.

- Не пригласите в ваши апартаменты? – Вдруг снова проявил наглость Есенин.

- Кхм… право, я не уверен, что это хорошая идея.

- Да ну бросьте, не оставите же вы меня мёрзнуть в одиночестве?

- Чёрт… ладно. Ваша взяла. Напою вас чаем, и на том разойдёмся.

***

Чуть погодя

Дом «Брик Маяковский»

Молодые люди сидели за столом и снова спорили. Единственной их общей темой была поэзия, но она их и рознила. Дело снова чуть не дошло до рукоприкладства.

- Слушай ты, карлик переросток! – Владимир не успел закончить свою фразу, как увидел блестящую искру в глазах Сергея. Тот стоял под ним, смотря глаза в глаза, глубоко дыша и совершенно не боясь. Будто вся ситуация его только больше заводила и забавляла.

- А с каких пор мы уже перешли на ты, не напомнишь? – Уточнил Есенин, ехидно улыбаясь.

- С этих самых!

- Вам не кажется, Маяковский, что на «ты», переходят люди более близкие, чем мы с вами? Или мне уже можно считать себя таковым? – Поинтересовался он, проводя ладонью по острым скулам Владимира. Тот вдруг отпрянул и попятился назад. В его глазах было непонимание от того, что происходит, и что же он сейчас почувствовал, в момент прикосновения Есенина к своему лицу. Таких мурашек не было даже с Лилей! Вдруг Маяковский остановился, упёршись в стену. Есенин подходил всё ближе.

- Могу я тебя обнять? – Продолжал напирать Сергей. Глаза Владимира округлились и стали большими и дрожащими, как у щенка. Но он не мог ничего сказать Есенину. Он понимал весь абсурд ситуации, но так - же хотел на секунду ощутить на себе руки так ненавистного деревенщины.

- Молчание, знак согласия. – Проговорил Есенин, и прильнув к Владимиру, крепко обнял его. Хоть и мал ростом, и мил, он имел определённую физическую силу. Маяковский стоял неподвижно, разведя руки в стороны от неожиданности и… наглости! Да что этот мерзавец себе позволяет! Но как не хотел, Владимир не мог быть в ту секунду дерзким и грубым. Внутри всё сжалось, то в жар бросало, то в холод. От напряжённости ситуации у него на лбу выступил пот. Тут он собрался с силами, и аккуратно отстранил от себя Сергея.

- Я… извини. Не хотел тебя пугать.

- Всё в порядке, но тебе пора.

- Да я… всё понимаю.

Как только за Есениным закрылась дверь, Маяковский налил себе рюмку горячительного напитка, и залил в себя одним махом, затем ещё и ещё. Он старался заглушить в себе всё, что проснулось в ту секунду в его холодном и чёрством сердце, растопить которое могла в своё время лишь одна Лиля, но сейчас… он ощутил то, что не было похоже ни на любовь к этой женщине, ни к кому другому. Это было новое, неизведанное и так пугающее, но с тем же и волнующее чувство. Алкоголь делал своё дело, и молодого человека начало клонить в сон. Устроившись в своей кровати он всё прокручивал в голове те секунды, что Есенин прижимался к нему, и никак не мог понять, что же так будоражило его нутро в ту секунду?

*** 

На следующий день, когда Маяковский остался наедине с Лилей, он чувствовал какую-то тревогу… он невозможно любил эту девушку, но те объятия… не шли из головы!

- Мой друг, твоё лицо отягощено мыслями? Что с тобой? Что-то случилось в моё отсутствие?!

- Что? Нет. Прости… просто… я пришёл к мысли… давно нужно было сказать вслух…

- Щен, не пугай меня…

- Лилечка, я люблю тебя!

- О, Володя… Я тоже люблю тебя, и ты это знаешь!

- Да, но… люблю по-другому. По-настоящему…

- Ох… Что ж… Я была бы безумно рада ответить тебе взаимностью, но ты же знаешь… моё сердце принадлежит вам обоим, и не принадлежит никому…

- Я знаю, дорогая моя…

***

В следующие несколько дней Маяковский предпочёл не попадаться на глаза Лиле. Но не только от обиды и осознания того, что его в конце концов отвергли. Он ушёл в себя. Потерялся, и не собирался находить выход. Хотя… сам он считал, что прекрасным выходом из данной ситуации будет напиться и забыться, чем, собственно, он и занялся. Приходил он домой только ночевать, и то не всегда, и подобный образ жизни затянул поэта не на один день.

***

- Никому не принадлежит… ни мне, ни ему, никому… зачем тогда всё это? Ради чего?

- Ради опыта. – Вдруг встрял в мысли Маяковского кто-то со стороны. На ту секунду Володя уже был изрядно пьян. Ему было плевать на всё вокруг, хотелось тепла, любви. Но получить он её так и не смог, во всяком случае от любимой женщины. Глаза его поднялись от рюмки и уставились на белокурого парнишку. Снова он!

- А ты что тут забыл? – Еле проговорил заплетающимся языком Маяковский.

- То же самое хотел спросить и я.  

- Не видишь? Культурно выпиваю!

- Позволишь присоединиться? – Уточнил Есенин, и теперь уже дожидался ответа, прежде чем в наглую подсесть. Маяковский задумался ровно на секунду.

- Как хочешь. – Равнодушно ответил Владимир, и Сергей присел рядом. Впервые за всё время между ними не было ругани, а в воздухе витали нотки страсти, от одного взгляда Маяковского на Есенина. Вскоре, когда бар закрылся, молодые люди продолжили вечер, прогуливаясь по заснеженным улицам Петрограда. Ноги скользили, и вдруг Сергей чуть было не упал, поскользнувшись на очередной льдине, но мощная рука Маяковского удержала парнишку на ногах. Их взгляды снова пересеклись. Вокруг не было ни души, только снег кружил над головами. Есенин было потянулся к Маяковскому, но вспомнив тот вечер, когда объект вожделений оттолкнул его от себя в попытке объятий, не решился закончить начатое, а вот Владимир, напротив, понял намерение белокурого мальчишки, и вдруг решил… почему нет? В секунду он впился губами в мягкие уста, не закрывая глаз. Есенин, напротив, хоть и был чуть ошарашен, поддался и, расслабившись, обхватил руками шею Маяковского, притягивая его всё ближе к себе.

В тот момент обоим хотелось, чтоб эти секунды не заканчивались, а в Маяковском забушевала страсть, которую он прежде никогда не испытывал. Внутри было всё, любопытство, страх, стыд и жгучее желание, но здравый рассудок старался пробиться наружу, и Владимир остановился. Медленно отпустил губы Есенина, но не его самого. Он обнимал юношу за плечи, и не представлял, что делать дальше, что говорить? Хотелось спрятаться от всей этой ситуации. Или лучше того, проснуться дома и осознать, что всё вокруг сон. Что не было того разговора с Лилей и этого, пусть такого сладкого и желанного, поцелуя с Есениным, но Сергей не собирался упускать этот шанс. Либо сейчас, либо никогда. Он наклонил рослого, статного и такого, как оказалось, инициативного Маяковского к себе, а тот и не думал сопротивляться. Эмоции взяли верх над разумом. Владимир вдруг осознал, как хорошо ему сейчас, тепло и уютно. Этого чувства он хотел, ждал и искал всю жизнь. Зачем обманывать самого себя? Все мысли о Лиле перебивались чувствами к Есенину. Хоть те только проклёвывались в сердце Маяковского. Он ещё не отошёл от вонзённого в грудь ножа, который оставила в его воспоминаниях Лиля.  

- Прошу вас… не отстраняйтесь… - Молил Есенин, на секунды прерывая долгожданный поцелуй.

- Я… но поймите, не здесь… - Взывал к разуму Маяковский.

- Не хочу покидать вас. Пойдёмте ко мне… я настаиваю… - Уговаривал Есенин, а Маяковский, хоть и предполагал, что будет жалеть, решился.

«Мои будущие сожаления, это проблемы меня завтрашнего. » Подумал он, и согласился.

В преддверии ночи, молодые люди то и дело останавливались по пути к гостинице, где проживал Есенин, дабы вновь насладиться друг другом, но вот, они оказались в тёплом помещении, от чего алкоголь вновь ударил в голову, но этого было мало. Сергей решил начать приём гостя, усадив его за стол, и налив ему немного вина, дабы тот ещё немного расслабился, и точно никуда не сбежал.

Есенин сидел совсем близко с Маяковским, и то брал его за руку, то невзначай целовал, то в шею, то в губы. Владимир смотрел на него глазами голодного животного, которому никак не дают насладиться куском мяса… он не задумывался о том, как это будет, с мужчиной? Он лишь хотел. Хотел обуздать свою жажду и наконец овладеть этим юношей, что заставлял его забыть обо всём…

Когда бутылочка вина наконец закончилась, а Есенин уже удобно расположился на коленях Маяковского, тот всё пытался сдержать порыв страсти, но в результате не смог. Целуя Сергея, он снимал с него пиджак, попутно скидывая одежду и с себя. Стоило ему расстегнуть рубашку юноши, и прикоснуться к его телу, как он ощутил прилив сил, энергии и ещё большего желания. Владимир обхватил талию Сергея, и стал впиваться в его шею, тело, сжимая его руками всё крепче. Есенин всё чаще и громче дышал, предвкушая то, чего так долго хотел и добивался. Вдруг Маяковский скинул с себя партнёра и стал подходить к нему, а тот в свою очередь пятился назад, пока не упёрся ногами в кровать, стоящую у стены. Есенин присел на её край, и ожидал Владимира, подходящего к нему. Маяковский в тот момент, расстёгивая ремень и снимая с себя оставшуюся одежду, еле сдерживал себя, но подойдя вплотную к Сергею, увидел в глазах того взаимное и нескрываемое, неподдельное желание. Парнишка смотрел на него яркими голубыми глазами и предвкушал. Он стал легонько дотрагиваться до торса Владимира, проводя пальцами ниже, щекоча молодого человека. Тот в свою очередь начал целовать Есенина, наклонившись к нему всем телом, и помогал рукой своему далеко не маленькому органу, который находился в полной боевой готовности. Играло всё. Долгий перерыв постельных отношений, алкоголь и он, человек, который был сейчас в полной власти Маяковского. Вдруг руки Сергея схватили Владимира за талию и стали сжимать всё сильнее, после опустились ниже и начали удовлетворять партнёра, который в ту секунду уже просто наблюдал за происходящим внизу. Вдруг губы Есенина впились в член и был слышен глубокий, еле сдерживаемый вздох Маяковского, который запрокинул назад от удовольствия и принялся слегка двигаться навстречу партнёру. Серёжа в те несколько минут всё сжимал талию и ягодицы Владимира, не отпуская партнёра от себя. Маяковский тем временем наслаждался и сосредотачивался на ощущениях, том, как член упирается в горло Есенина, и как парнишка нагло и сладко играет с ним своим языком и вот, в моменте ощущая полное окаменение своего члена, Владимир освободил Сергея от его волшебной работы, и перевернул парня на живот, уложив того на постель. Есенин не сопротивлялся. Он был давно готов и всё ждал момента… Маяковский притянул к себе бёдра юноши, и раздвинув ягодицы, стал аккуратно растягивать анус партнёра пальцами, подготавливая его, начал проводить по нему своим окаменевшим членом, как вдруг резко, но медленно вошёл… раздался крик. Хоть для Есенина данный опыт был не первым, он ещё не сталкивался с подобными габаритами… он уткнулся лицом в подушку, сдавливая крик, позволяя Владимиру двигаться в нём, как ему вздумается. Маяковский краснел и громко, часто дышал, стараясь и для себя, и для партнёра. Сергей царапал матрас, сжимал в кулаке простынь, но не останавливал Владимира. Тот, в свою очередь наращивал темп и спустя некоторое время, насладившись и закончив своё дело, медленно вышел, и оставил юношу немного передохнуть. Сам же, переместившись за стол, закурил, стирая пот со лба и предвкушая повторение физической любви с тем уставшим, но довольным телом, что лежало и с улыбкой поглядывало на него с кровати.

***

На следующее утро

Гостиница Англетер

Номер Есенина

Сергей проснулся в состоянии лёгкой усталости, и, не открыв ещё глаз, начал руками искать по кровати своего гостя, но не мог нащупать мужественное тело. Есенин вскочил, и вдруг увидел, как Маяковский в спешке надевает штаны и накидывает рубашку.

- Володя? – Пролепетал Есенин. Владимир посмотрел на него полными непонимания глазами. Ему было стыдно, страшно, приятно и одновременно мерзко от всего, что произошло той ночью.

- Прости меня… Это было неправильно. – Грозно, но в то же время с сожалением произнёс Владимир.

- Всё так плохо?

- Я сказал, что это было неправильно. Прости. – Ответил тот, и собирался уже выбежать из номера, но не смог. Есенин подбежал к нему, обнял и не желал отпускать. Маяковский хотел, безумно хотел ответить Сергею тем же, но что-то его сдерживало. Он чувствовал себя предателем, по отношению к Лиле. Как можно… говорить женщине о любви, и тут же спать с другим человеком… к тому же, с мужчиной! Он не мог разорваться, но метался внутри себя, и оставить Есенина так, тоже не мог, хотя понимал, что должен. Простояв так с минуту он снял с себя руки Сергея, и вышел, не проронив ни слова.

Маяковский, кажется, впервые в жизни не понимал самого себя. Внутри боролись между собой стыд и удовлетворение. Ему хотелось смыть с себя эту ночь, но ещё больше он желал снова ощутить на себе прикосновения Есенина. Разум пытался вытеснить чувства, но это было совсем не просто. Никогда он не ощущал подобного… неужели Владимир, действительно, влюбился?

***

Вернувшись домой Маяковский застал там только мужа своей возлюбленной. Осипа. Тот сидел на диване и читал свежий выпуск газеты. Свет отражался в его лысине, и, казалось, был ещё одной лампочкой. Завидев близкого человека, он тут же отвлёкся от чтива. Осип не мог не заметить нервозность и печаль в глазах Маяковского.

- Друг мой, что с тобой?

- А? Осип? Здравствуй. Со мной? Ровным счётом ничего.

- Позволь тебе не поверить. Ты не ночевал дома, я это точно знаю. кто же она, та, кто заставила тебя оставить Лилечку? Неужели на столько хороша? – Тут Маяковский не выдержал, и зарядил Осипу знатную оплеуху по лицу. Осип упал на пол с таким грохотом, что только что вернувшаяся Лиля стремительно и испуганно вбежала в комнату. Она кинулась к супругу, и помогла ему подняться.

- Что у вас уже случилось? Владимир! Объяснись! – Кричала она. Но Осип осадил её.

- Ничего-ничего! Всё в полном порядке… я сам виноват. Прошу прощения, Владимир. Не подумал! – Пытался извиниться он, но Маяковский только больше злился, и, дабы не навредить Осипу, скрылся в кухне.

Успокоив мужа, Лиля подошла к Маяковскому.

- Щен… что же случилось? Чем тебя так рассердил Осип? Или вы вновь меня не поделили? – Тараторила женщина. Но тут Маяковский, сидящий на стуле, прислонился к талии любимой, схватился за её платье, и заплакал. Впервые за долгое время. Такое поведение было ему свойственно в те моменты, когда Лиля уединяясь с Осипом в комнате, закрывала Маяковского в кухне. Тот царапался, кричал, плакал. Она считала, что ему полезно пострадать. Мол, выплачется и напишет очередное хорошее стихотворение, но в ту секунду его печаль была явно связана с чем-то ещё, или с кем-то? Так и не добившись ответа от Володи, она просто обняла друга, и постаралась его успокоить. К вечеру Маяковский заснул, и Лиля вместе с Осипом решила прогуляться. Супруги забрели в бар, и сели за дальний столик. Через некоторое время появился и Сергей, который тоже был чем-то озадачен и весьма опечален. Он сидел за барной стойкой и глушил одну рюмку за другой. В моменте, его накрыло. Он вскочил и начал прямо-таки выкрикивать новые строки:

Заметался пожар голубой,

Позабылись родимые дали.

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь как запущенный сад,

Был на женщин и зелие падкий.

Разонравилось пить и плясать

И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,

Видеть глаз злато карий омут,

И чтоб, прошлое не любя,

Ты уйти не смог…ла бы к другому… 

Последняя строчка далась ему особенно тяжело, и только Лиля заметила эту заминку. Есенин явно писал юноше… Лиличка была девушкой не глупой, и сумела сложить 2 плюс 2. Она подошла к Есенину и попросила того выйти на пару слов. Он не стал противиться. Был такой же пустой и холодный вечер Января. Эти двое стояли на улице и беседовали.

- Так, что вы хотели, мадам Брик?

- Язвить изволите? Что ж, может, у вас и есть на то право. Но… позвольте узнать, не у вас-ли… как бы сказать… коротал прошлую ночь мой друг, Владимир? – Есенин опешил от вопроса, но лгать не стал.

- Да, Лиля. Он был со мной, скрывать не стану.

- Я так и предполагала…

- Откуда вы знаете? Он вам сказал?

- Он? Нет, что вы, Сергей. Мне и без слов всё понятно. Так, что же между вами случилось?

- А Что случилось? – Тут Лиля рассказала Есенину о сегодняшнем происшествии, и потребовала подробности.

- Мы выпили. Володю развезло… он поддался то-ли чувствам, то-ли инстинктам… но всё было хорошо, пока утром он не сбежал от меня… сказал, что это не правильно. Я уверен, Лиля, дело в вас. Он не в состоянии простить себе подобного поступка…

- Во мне? Ох… как это всё неудобно… Владимир заслуживает того, чтоб быть самым счастливым человеком на свете, но со мной, увы, он не дождётся того, о чём так просит. Я больше не люблю его так, как раньше. Он стал мне другом, братом, членом семьи, но никак не любимым мужчиной… и чем помочь ему сейчас, я не представляю. Мне во что бы то ни стало нужно поговорить с Владимиром…

- Не уверен, что разговор ему поможет, но попробуйте.

***

Лиля возвращалась домой с Осипом и мыслями о том, как же донести всю суть до Маяковского? Как объяснить ему, чтоб он перестал винить себя во всём, чтоб он наконец дал себе волю быть счастливым… но в квартире Владимира не было… в ту секунду он был в поезде. Маяковский отправился в Москву. Об этом гласила записка, оставленная им на столе в кухне. Обещался вернуться через 3-4 дня.

***

Почти 22 часа в дороге. Шумный и холодный поезд. Владимир преодолел этот путь с одной целью, отвлечься. По приезду он сразу направился в дом 2 по второй Тверской-Ямской улице. Там, на втором этаже в шести комнатной квартире жил его близкий друг, Борис. Пастернак был удивлён, но весьма рад визиту гостя.

- Что привело тебя в Москву, ещё и столь неожиданно? – Начал расспрашивать приятеля Борис Леонидович. Он в те годы только вернулся из Германии, где изучал философию в Марбургском университете. Молодой человек был на пару лет старше Маяковского, и всегда был рад поддержать того, выслушать, дать совет. Они не были совершенно близкими друзьями, но определённое доверие между ними сложилось.

- Я… Боря, я запутался. – Неожиданно для себя сказал Владимир. Впервые, он не представлял, что делать и ему нужен был совет друга, но и рассказать о том, что он, кажется, влюбился в мужчину, не мог.

- Что такого могло произойти? Что-то с Лилей?

- Ты близок к истине… я… - В ту секунду Маяковский сделал длительную паузу, прежде чем вслух признался другу, а в первую очередь себе. – влюбился…

- Вот это новости… так подожди… что же в этом такого плохого, что тебя так мучает? Или не взаимны твои чувства?

- Этого я не могу знать наверняка. Скорее взаимны, чем нет. Только вот…

- Что? Не томи. Я заинтригован.

- Я не развлекать тебя приехал! – Вдруг крикнул Маяковский, и вскочил со стула.

- Так! Успокойся! Я не из чистого любопытства интересуюсь! Ты ради этого приехал аж в Москву! Значит произошло что-то из ряда вон. Я хочу помочь, а чтоб это сделать, я должен понимать, что же всё-таки произошло. – Пастернак взывал к разуму Владимира, и тот, остановившись, и стараясь усмирить эмоции, которых был полный букет, и злость, и любовь к Лиле и Есенину, и ненависть к себе, вернулся на место, и продолжил.

- Да. Ты прав. Я не могу разобраться. В самом себе. Понять, что правильно, а что лишь наваждение? – Борис молчал и внимательно слушал приятеля, а тот всё говорил – Я встретил… человека, с которым мне невероятно комфортно, тепло и уютно. Я пытался гнать от себя все зарождения мыслей о нём. Ведь я уверен был, что Люблю Лилю, и что это навсегда. Никто и ничто не могли заставить меня сомневаться в своих чувствах… а теперь… Я не представляю, что делать.

-  А Лиля?

- А Лиля… не любит меня, как прежде. Я для неё друг, брат, член семьи. Она дорожит мной, как человеком, но не как романтическим интересом. Говорит мол, принадлежит и нам обоим, с её мужем, и никому в целом.

- Если я правильно понимаю, то тебя заботит непонимание самого себя. Мол, как так? ты уверен, что предал любовь к Лиле?

- Да! – Выпалил Владимир.

- Но послушай… ты сам только что сказал, что Лиля тебя не любит. Как бы не было больно, это придётся принять. Так иногда происходит, что чувства остывают, другие зарождаются, и в этом нет ничего постыдного, и потом…

- Что?

- Если ты думаешь, что любишь двух людей, всегда выбирай второго. Ведь если бы ты любил первого, то другой тебе и в голову бы никогда не пришёл. Так что… если у тебя и были настоящие чувства к Лиле, то они прошли. И в этом нет ни твоей ни её вины. Это просто происходит. Прими это. Тебе никто не запрещает быть счастливым с тем, кого ты любишь сейчас, а не где-то в прошлом.

***

Тот разговор стал отправной точкой. Ещё какое-то время Маяковский прогуливался по Московским улицам в одиночестве и прокручивал в совей голове всё, что произошло за последнее время. Пытался найти ответы, прислушивался к словам Пастернака, и, как и обещал, вернулся в Петроград спустя пару дней. Застал он Лилю в тот день в гостиной. Увидев вернувшегося Владимира, девушка бросилась ему на шею с объятиями и легкими лобызаниями в щёки.

- Прости дорогая, что так исчез… это было нужно. Я не мог поступить иначе.

- Родной мой, я всё понимаю… и знаешь, нам надо бы поговорить, обо всём…

- Ещё на прошлой неделе я бы не стал обсуждать ничего, так как был уверен в себе и в своих чувствах к тебе, но… сейчас, всё поменялось. Я не могу сказать, что ты утратила важность в моей жизни, ты мне всё так же важна, и я всегда буду рядом с тобой, но… мне кажется, сейчас наши чувства стали взаимны. Я буду любить тебя всю жизнь, но уже не так, как прежде. Надеюсь, мои слова сейчас не ранят тебя.

- Что ты…Щен, ты прекрасный человек, друг, и родной мне человек, но я знаю, я не та, кто заставляет теперь твоё сердце биться чаще. Этот мальчик… любит тебя.

- Что ты сейчас сказала? – Маяковский недоумевал. Неужели Лиля в курсе его интрижки с Есениным?

- Я…говорила с Сергеем. – В ту секунду Маяковский потерял дар речи. Всё вскрылось. Сейчас он испытывал только два чувства. Стыд и некое… облегчение. Теперь нет нужды скрывать, кто именно захватил его сердце, но не было уверенности в том, что из его связи с Сергеем выйдет что-то хорошее. Лиля продолжила – Он переживает. Я видела в его глазах, как он страдает без тебя. Ты нужен ему. Как когда-то был нужен мне.

- Я…верю. Я знаю. Я сам это видел. Но я не уверен, что…

- ВЛАДИМИР ОН ТЕБЯ ЛЮБИТ! А ТЫ ЛЮБИШЬ ЕГО! Неужели ты не понимаешь, какое это счастье? Волшебно влюбиться, но мало того, настоящее чудо, получать взаимность от человека! Не вздумай упустить свой шанс! – Кричала Лиля, пытаясь достучаться до Маяковского. Он всё понимал, знал, чего он хочет, но в голове всё ещё звучали мысли о том, что не всё, чего мы хотим, приносит нам счастье. Он принял решение.

***

Разговора с Есениным было не избежать. Владимир направился к нему в гостиницу, в надежде застать юношу. Он уже собирался постучать в дверь номера, но никак не мог решиться.

- Меня нет дома. – Вдруг послышалось сзади. Маяковский застыл на мгновение, и, обернувшись, увидел перед собой Сергея. Тот, несомненно, рад был видеть Владимира, но в его глазах так же читались страх и неуверенность. Что сейчас будет? Как разрешится их вопрос? К чему приведёт разговор? Закончится-ли их история здесь и сейчас, или же начнётся новая?

- Здравствуй… - Не смотря в глаза Есенину, проговорил Маяковский.

- … Добрый вечер. – Потупив глаза в пол, пролепетал Сергей, с небольшой улыбкой и нотками неуверенности в голосе.

- Я бы хотел с тобой пого… - Но Маяковского прервали.

- Давай зайдём. Не будем устраивать спектакль для соседей.

Маяковский молча отошёл от двери, всё так же смотря в пол. Есенин открыл дверь, и молодые люди вошли в номер. Белокурый юноша, разувшись, прошёл на кухню, пока Владимир продолжал стоять у порога.

«Что я творю? Зачем? Давать ему ложную надежду… это не справедливо. Только вот… ложную-ли? Может, оно всё же того стоит? » Вдруг Маяковского вырвал из своих мыслей голос Есенина, который произнёс:

- Ты ещё долго будешь там стоять? Проходи, раз уж пришёл.

Владимир, который всё ещё метался в сомнениях, начал разуваться, и медленно подошёл к столу, с которого всё началось в тот злосчастный вечер.

Маяковский сидел за столом, не решаясь начать свой монолог. Повисла долгая, немая пауза. Владимир слышал то, как колотится в те секунды его сердце, и ощущал на себе взгляд Есенина, который, наконец, прервал тишину.

- Ты, кажется, хотел о чём-то со мной поговорить. Я слушаю тебя. – Его слова звучали томно и спокойно. Только сам Сергей знал, какого труда ему стоило не показывать своих истинных эмоций по отношению к гостю.

- Да. Я, пожалуй, начну с того, что… - Маяковский подбирал слова, прерывался, и продолжал, пока Есенин молча слушал, не отводя взгляд от него. – Мне нужно извиниться перед тобой… за всё, что случилось в нашу последнюю встречу.

- Тебе не за что извиняться, ибо мне не за что держать на тебя зла. Под алкоголем каких только вещей не происходит, согласись. Это всё, что ты хотел мне сказать? – Есенин понимал, что это только начало, но нужно было подтолкнуть Владимира к этим словам и первым шагам.

- Да. Вернее, нет. Не совсем. Я… - Сергей вдруг присел напротив Маяковского, чем смутил его ещё больше, но с тем же и придал уверенности в том, что он собирался сказать. – Возможно, я сейчас совершаю самую большую ошибку в своей жизни, а может, если я этого не сделаю, то буду ненавидеть себя до конца своих дней. Мне не легко это признавать, и скажу честно, я долго пытался принять в себе тот факт, что… наша встреча была не случайной. Хоть я и не верю в судьбу, но так или иначе, тот вечер начал отсчёт нового времени для меня. С твоим появлением всё поменялось. Я по-другому взглянул на вещи, на мир, на себя и… на тебя. Возможно, я ещё не до конца понимаю, что сейчас происходит внутри меня, но я определённо могу сказать, что ты пробудил во мне те чувства, которых я не испытывал ни с кем и никогда прежде.

С каждым словом Владимира, Сергей всё больше трепетал и теплел душой к этому человеку, который с трудом выдавливал из себя каждое слово, которое проникало внутрь и ласкало слух. Есенин был приятно удивлён искренностью и храбростью Маяковского, не заставил себя ждать, как, вскочив со стула, набросился на того с поцелуями и объятиями, которые Маяковский принимал с большим удовольствием и лёгким непониманием, что делать дальше? Сергей, обхватив руками плечи Владимира, наконец произнёс: Я уверен, никакой ошибки сейчас не было. Ты сделал то, что велело тебе сердце, а это, друг мой, самый правильный выбор.

Эти слова были как никогда нужны Владимиру. У него упал камень с души. Наконец напряжённость спала. Эти двое ещё некоторое время грелись в объятиях друг друга, но вот Есенин решил поставить точку. Точку на всём, что было раньше, и начнёт новую главу, которая либо разделить их жизни, либо же наконец соединит воедино.

- Ответь мне, Володя… чего ты сейчас хочешь, после всего, что между нами было, тем, что есть сейчас? Ты хочешь остаться со мной, и быть рядом, или же оставить это всё приятными воспоминаниями, которые будут греть душу морозными зимними вечерами? – Спросил Сергей, с надеждой глядя на Маяковского, в ожидании того, что же он скажет. Именно сейчас всё должно решиться. Он встал и произнёс.

- Я буду самым большим идиотом, если позволю себе оставить тебя лишь в своей памяти.

Маяковский притянул Есенина к себе и, обхватив его лицо руками, страстно, и вместе с тем нежно, поцеловал любимого. Сергей, приняв ответ Владимира, поддался поцелую и чувствам. Наконец этот, ещё недавно сомневающийся в правильности своего решения, человек, поднял белокурого юношу на руки, и отнёс в постель, продолжая нежно касаться губами его тела, и снимать одежду, которая отделяла его от желанного тела…

***

31 Января

5 утра

В то утро Маяковский не сбежал, не испугался, не передумал. Он лежал в постели, глядя на юношу, что устроился под боком, и так сладко спал. Таким притягательным он был, и таким желанным. Наконец на душе у Владимира было спокойно и беззаботно. Подумать только… он мог своими руками разрушить абсолютно всё, но сейчас, наблюдая за локонами пшеничного цвета, что нависали на лице Есенина, Маяковский понимал, что сейчас, в эту секунду, с этим человеком, он по-настоящему любим, влюблён и счастлив.